Татары в Первой мировой войне: как польские мусульмане нашли приют в Казани

Прибежище для соотечественников с западных окраин

Война охватила и российские территории, поэтому вскоре в тыловых губерниях появились первые беженцы из приграничных с фронтом районов. Их массовое прибытие в Среднее Поволжье и на Урал началось в июле-августе 1915 года и продолжалось до окончания года. Уже в сентябре 1915 года количество беженцев по всей стране было примерно 750 тыс. человек, а к концу года число вынужденных переселенцев достигло 2 млн. Эти показатели продолжали расти. Основная масса беженцев была не русской: в приграничных областях империи проживали поляки, евреи, латыши и прочие народности. Работали польские, еврейские, латышские и другие школы для детей беженцев.

Первые беженцы приехали в Казанскую губернию в начале августа 1915 года. Сначала их было немного, местом расселения выбрали один из городских ночлежных домов. Обеды для беженцев отпускались в особые часы в столовых, устроенных для детей военнослужащих. Постепенно число эвакуированного населения в городе росло, тогда отвели еще одно помещение — барак для погорельцев, построенный когда-то в забулачной части Казани.

Они прибывали в основном по железной дороге, но были и так называемые лошадные беженцы.

«Кто был в эти дни в Казани, тот знает, сколько скорби, нравственных страданий и физических лишений несли с собой поезда с беженцами. Голодные, оборванные, придавленные обрушившимся несчастьем люди сразу предъявили такую массу индивидуальных запросов и желаний, что удовлетворить все их нужды оказалось совершенно не под силу многочисленным общественным организациям, возникшим в эти дни», — писал очевидец событий.

Многие родственные группы и даже отдельные семьи потерялись в пути, это создавало определенные трудности после их прибытия на место назначения. Казань являлась неким промежуточным пунктом: большую часть беженцев отправляли в уезды. Но они с неохотой уезжали туда, например, если семья на тот момент была не в полном составе и кто-то отстал в пути. Кроме того, многих вынужденных переселенцев пугало путешествие по Волге. Они отказывались добираться до уездов по воде, «ибо в их представлении Волга являлась вечно бушующим морем, путешествие по которому сопряжено с чрезвычайными опасностями». Приходилось долго разъяснять, что это наиболее удобный и достаточно безопасный вид транспортировки. Между тем пароходы часами ждали нерешительных пассажиров.

К декабрю 1915 года число прибывших в Казанскую губернию беженцев достигло 67 тысяч. Для сравнения в соседней Уфимской губернии на 1 ноября 1915 года проживало более 63 тысяч беженцев. При этом около 5 тысяч вынужденных переселенцев проживали в самом губернском центре. Такая же ситуация наблюдалась и в Казани. После закрытия навигации, т. е. с 20 октября, беженцев начали селить только в пределах Казанского, Свияжского и Цивильского уездов.

В целом, как констатируют исследователи данной научной проблемы, «коренное население тыловых территорий встретило эвакуированных сочувственно и благожелательно». Так, объехавший селения Белебеевского уезда Уфимской губернии местный священник о. Леонид Хомик отмечал, что в татарских деревнях местные жители «относятся к беженцам сердечно, входят в их нужды, а некоторые из татар, не получая квартирных денег за беженцев, не только не лишают беженцев квартир, но даже отапливают и освещают их на свои средства, хотя сами они и бедны».

Польские татары

Среди эвакуированных поляков были и мусульмане — польско-литовские татары, потомки переселенцев из Золотой Орды. На рубеже XIX—XX веков их насчитывалось около 6—10 тысяч человек. Вблизи большинства населенных пунктов Гродненской губернии, где компактно проживали татары, в 1914—1915 годах шли сильные бои. Многие мусульмане западных губерний империи предпочли уехать в Крым, другая часть избрала местами убежища Кавказ и Поволжье.

Поволжские мусульмане всегда чувствовали свое родство с польско-литовскими единоверцами. Еще до войны в татарской прессе появлялись публикации о польских татарах. Особенно разносторонние связи со своими единоверцами польско-литовские татары стали устанавливать в XIX веке, состоя на государственной службе, при прохождении обучения в российских учебных заведениях. В Петербурге работал «Кружок польских студентов-мусульман», в Вильно появилось «Литовско-мусульманское общество помощи бедным мусульманам». Весной 1913 года поволжскими татарами было создано мусульманское благотворительное общество в Варшаве, которое насчитывало 118 членов.

В редких случаях заключались браки между казанскими и польскими татарами. Такие семейные союзы воспринимались очень лояльно и не считались нарушением традиций. Единственным барьером в общении между поволжскими мусульманами и польскими был язык. Польские татары сумели сохранить свою религиозную идентификацию, но языком их повседневного общения со временем стали польский и русский. Тем не менее единая религия являлась мощным фактором солидарности.

В Казани Мусульманский комитет помощи беженцам был организован в сентябре 1915 года. Такие же комитеты работали в Уфе и Оренбурге. Движущей силой казанского комитета стала студенческая молодежь. Председателем являлся известный казанский адвокат Саидгарей Алкин. Ежедневно взрослым беженцам комитет выдавал по 20 коп., детям — по 10 коп. Средства собирались как по подписке, так и с помощью различных благотворительных культмассовых мероприятий. Комитет продолжал работать и в период действия Временного правительства.

По данным 15 сентября 1915 года, в Казани находились 135 польских мусульман. В основном это были старики, женщины и дети. Среди них был и будущий польский писатель Мустафа Александрович (родился в 1911 году). Он вернулся домой в Виленскую губернию с родителями, братом и сестрой только в 1918 году.

Что касается социального статуса эвакуированных польских татар, то в основном они относились к простым слоям населения: в мирное время многие трудились на фабриках и заводах. Среди детей немало было тех, кто совсем не умел читать по-русски. Таким образом, столкнувшись со своими единоверцами из западных окраин империи в условиях войны, поволжские татары открывали для себя их с иной стороны. Если раньше в различных публикациях фигурировали преимущественно образы польско-литовских мусульман из просвещенных дворянских кругов, то в качестве беженцев прибыли представители простых слоев населения, не всегда имевшие возможности и средства для обучения. При этом все беженцы являлись искренне верующими мусульманами, они готовы были отдать своих детей в мусульманские школы.

Осенью 1915 года в казанском медресе «Мухаммадия» был открыт специальный класс для обучения польских татар. Однако из-за трудностей с языком обучения, этот класс просуществовал совсем недолго. И уже в 1916 году его распустили. Впоследствии многие дети мусульман были устроены в русско-татарские школы города.

Отцы многих детей трудились чернорабочими в кожевенных заведениях, а также на стеариново-мыловаренном заводе братьев Крестовниковых. Завод находился в Ново-Татарской слободе, и там традиционно работало очень много местных татар. Некоторые беженцы устроились на службу в полицию, на почту и в другие государственные учреждения. По данным января 1917 года, в Мусульманском отделе городского комитета помощи беженцам получали пособия 142 семьи польско-литовских татар. Всего в этих списках значились 416 человек. Среди тех, кто получал пособие, были и довольно почтенные старики (например, Ивану Якубовскому из местечка Свинцианы Виленской губернии было 100 лет), и новорожденные дети.

Трагические события Первой мировой войны и связанная с ними эвакуация населения западных окраин империи на восток страны способствовали близкому знакомству волго-уральских татар с культурой и историей польско-литовских татар. Так, в 1915 году в оренбургском журнале «Шура» появилась статья «Литовско-польские мусульмане». В ней описывалась краткая история возникновения татарской колонии на территории Польши и Литвы. Автор сообщал, что первая волна мигрантов была из Поволжья, а вторая волна — из Крыма.

В Казани большинство польско-мусульманских семей квартировались в татарских домах. Многие польские татары носили мусульманские имена: Измаил, Галий, Якуб, Рамазан, Мустафа, Зугра, Марьям, Ханифа, Суфия, Амина, Танзиля, Гайша, Халима и другие. Вероятно, одинаковые имена, единая вера и обычаи, общее историческое наследие Золотой Орды, еще больше сблизили их с мусульманской общностью Волго-Уралья. Некоторые семьи после 1918 года остались в Казанской губернии.

Польская татарка Криницкая была среди делегаток Всероссийского съезда мусульманок, который проходил в Казани 24 — 28 апреля 1917 года. Участницы съезда делегировали ее на предстоящий Всероссийский мусульманский съезд в Москву. Уже после Октябрьской революции 1917 года первыми Казанскими мусульманскими пехотными командными курсами заведовал генерал-майор из польско-литовских татар Искандер Тальковский. И это, безусловно, далеко не единичные примеры сотрудничества двух тюркских сообществ.

Эпилог

Обращение к теме беженцев было не случайным. Эта проблема раскрывает важную черту менталитета татарина-мусульманина. С одной стороны, мы видим искреннее стремление помочь единоверцам из Польши (мусульманские комитеты по оказанию помощи беженцам, специальные классы и школы для детей польско-литовских татар и т. д.), с другой, наблюдалось аналогичное сочувственное отношение и к беженцам, исповедующим другие религии. Человек, нуждающийся в помощи, для мусульманина не имеет веры и нации, обязанность верующего оказать ему посильную помощь. Этой заповеди и следовали татары внутренних губерний России в годы Первой мировой войны.

В конце августа, по приглашению Союза татар Республики Польша, я оказалась в Белостоке. Международная научная конференция «Места памяти татар Великого княжества Литовского» собрала ученых из Польши, Литвы, России, Белоруссии и представителей местной татарской общины. Потомки тех самых беженцев великой войны не сдерживали слез, когда увидели в привезенном мной архивном документе имена своих дедушек и бабушек, родственников, а некоторые даже отцов. Все они нашли когда-то временный приют в Казани. Наверное, это самая большая награда для историка, когда прошлое и настоящее, ушедшие люди и живые находят друг друга. Глядя на лица Александровичей, Богдановичей, Якубовских, Конапацких, Мухлей и других потомков воинов Золотой Орды, я находила родные татарские черты. И постоянно не покидало ощущение дежавю, хотя и видела я их впервые. Наверное, такой же голос крови ощущали и татары времен Первой мировой войны. И еще безмерное восхищение национальным духом польско-литовских татар. Ведь, проживая с XIV века в христианском окружении, они не забыли о своем происхождении, сохранили этническую и религиозную идентичность.

Сегодня самая насыщенная культурная жизнь татарской общины сосредоточена в Белостоке. Здесь проводятся научные конференции по истории татар, проходят фестивали татарской культуры. Работает танцевальный ансамбль Bunczuk (правда, из-за отсутствия контактов с казанскими хореографами, исполняют они крымско-татарские танцы). Один из активистов национального движения, историк из Белостокского университета Артур Конапацкий издает журнал Zycie tatarskie («Татарская жизнь») на польском языке.

Многие общины татар продолжают давнюю традицию — раз в году собираются на своих мусульманских кладбищах почтить предков. На таких общественных поминальных собраниях молодые татары и татарки находят друг друга и создаются новые мусульманские семьи. По-моему, это очень достойный пример сохранения этноса и своей культуры.

См. также:

Татары в годы Первой мировой войны: помощь плененным единоверцам и мусульманская «Пятая колонна»

Татары в Первой мировой войне: тяжелая мобилизация, первый Рамадан и агрессия призывников

Татары в Первой мировой войне: как призывали в армию мусульманское духовенство