Премьера «Светской жизни»: новый Вуди Аллен о старом Голливуде, джазе и наивных иллюзиях Великой Любви

«Светская жизнь» (Café Society, 2016) Вуди Аллена

Отзвуки века джаза. 1930-е. Молодая копия Вуди Аллена, мешковатый невротик Бобби Дорфман (Джесси Айзенберг), подустав от своей еврейской родни и отказавшись идти по стопам отца-ювелира, едет покорять голливудские холмы. В Голливуде большой шишкой работает его дядя, не особо обрадованный прибытием в актерское агентство племянника. Но семья есть семья, он предлагает угловатой офисной принцессе Вонни (Кристен Стюарт) познакомить стесняшку Бобби со Страной Грез и ее окрестностями. Бобби, в первые дни прогнавший из гостиничного номера еврейскую проститутку, не сильно умеет общаться с дамами, но таки любовь есть любовь. Вонни, сначала равнодушная к Бонни, после несчастья по романтической части с богатым папиком, отвечает позднее ему взаимностью. Но поставленная перед выбором: элегантный папик с «денюшкой и будущим» или невротик из Бронкса с любовью к джазовым пластинкам и лирике пляжных прогулок — выбирает золотого тельца. Прощайте, голливудские холмы и первая жестокая любовь, Бобби возвращается на Восточное побережье, под крылышко старшего брата Бена, гангстера из Бронкса, уже успевшего на кровавые деньги открыть светский ресторан, но по-прежнему любящего решать проблемы в стиле старой школы и бандитского классицизма: пуля в голову и тело в бетон. Семья предпочитает на делишки Бена смотреть сквозь пальцы, а Бобби так и тем более все равно. Здесь он по-сказочному быстро исполняет вероятную юношескую мечту Вуди Аллена, становясь светским принцем, встречает симпатичную блондинистую гранд-даму Веронику (Блейк Лайвли) и, не в пример ранним наивным шашням с Вонни, довольно нагло (по-еврейски нагло, уточняет Вуди) окучивает ее, женясь. Но оба — и Бобби, и Вонни — живя на противоположных побережьях, все еще любят друг друга и, разумеется, несмотря на светский лоск, шик, блеск и джазовые дорогие вечера в ресторанах и все того же золотого тельца, совершенно по-фицджеральдовски глубоко и навсегда несчастны.

У автора, снявшего более 40 лент, но известного большинству в основном картинами 20—30-летней давности («Энни Холл», «Манхэттен», «Пурпурная роза Каира», «Преступления и проступки», «Пули над Бродвеем») в последние годы открылось второе дыхание. И после мрачного «Матч-пойнта» и гимна юности «Вики Кристина Барселона» он снял один из лучших своих фильмов за последние лет десять, когда от него уже, положа руку на сердце, мало чего ждешь. 80-летний интеллектуал, пишущий сценарии в блокноте с отрывными страницами в постели и перепечатывающий их на портативной «Олимпии», которую купил еще в 16-летнем возрасте («Думаю, ее без последствий можно сбросить с Эмпайр-стейт-билдинг. Отличный образец немецкой техники»), по вечерам играющий джаз в нью-йоркских клубах — он любит снимать кино, но не считает, что оно — главное в его жизни. В таких обстоятельствах не стоило бы ждать от Вудички фильма, далекого от старческого брюзжания и мизантропии. Но, как и «Вики Кристина Барселона», «Светская жизнь» меньше всего похожа на творение умирающего гения, разочаровавшегося во всем (Рэй Брэдбери как-то правильно заметил, что если бы человек день и ночь думал о смерти, то стал бы Вуди Алленом). Человек, считающий жизнь ужасной или совершенно ужасной, странным образом снимает ленты, представляющие жизнь, несмотря на всю ее раздробленность и бесконечную печаль, прекрасной или же совершенно прекрасной. А людей, к которым атеист-ироник более чем скептичен, выставляет в своих историях при всех их пороках и несовершенствах волшебными и милыми созданиями из шекспировских комедий и пушкинских стихов.

Визуально «Светская жизнь» очень красива, и даже слишком. За кинокамеру у Вуди на этот раз отвечал великий Витторио Стораро, любимый оператор Бернардо Бертолуччи. Этот гениальный господин в фильме Вудички и в Голливуде умудрился снять флорентийские пейзажи, и в Нью-Йорке… Кажется, он и Казань превратил бы во Флоренцию, дай только волю. Местами фильм у Вуди был Витторио Сторраро украден. «Господи, какая красота», — думаешь, глядя на чудеса, которые вытворяет итальянец с кадром, а потом спохватываешься: что же там в кадре происходит по сюжету? Возможно, Вуди отдал Витторио как профессионалу всю визуальную часть, и тот уже, пока режиссер с актерами работал, оторвался вовсю. «Черт, слишком красиво получилось, Витторио, ты чего?» — почесал потом за ухом помрачневший Вуди в смотровой. А Витторио, как наркоман, много лет не употреблявший и чуть не отдавший концы из-за передозировки, тоже испытывает теперь нехорошие чувства переевшего за столом гурмана: «Я не нарочно, оно само как-то, я и по рукам себя бил, ничего не помогало! А ты сам тоже хорош, зачем меня не контролировал? Ты ведь знаешь, за мной глаз да глаз нужен...». Вуди вздыхает, мол, ладно, чего уж теперь, оба виноваты, старость не радость. И выходят на крыльцо выпить на ночь горячий какава с чаем. Витторио, чтобы не смотреть на красивый закат, угрюмо наблюдает за тем, как Вуди закидывает чашку сахарным рафинадом.

Во-вторых, в «Светской жизни» — чудесный еврейский юмор или, лучше сказать, вудиалленовский юмор над собой. Давно уже Вудичка так не иронизировал над своим племенем. Мама с папой главного героя — чудесные милые еврейчики, обсуждают ли тот факт, что в иудаизме нет загробной жизни («жаль, а то было бы больше клиентов»), или просто трещат за вечерним семейным обедом о том, о сем.

Один из еврейских дядюшек сообщает герою банальность «живи так, как будто это будет твой последний день», добавляя: «и однажды один из них окажется удачным...». Помимо прочего, Вуди на этот раз весьма откровенно раздает пинки Голливуду, но мы про его нелюбовь к голливудским холмам наслышаны, и он, кажется, про это в курсе. Поэтому и Нью-Йорку светскому тоже досталось. Но иронизирует он так, знаете ли, и в том, и в другом случае — щелчками пальцев, ни на чем не настаивая, в духе раннего джаза. Устало, играя, пьяно и засыпая. Не согласны? Ему все равно, он уже баюшки.

Вуди старенький и ему все равно. Он нанял для ромкома самых не ромкомовых актеров. Угловато-деревянную Кристен Стюарт и «Вуди-в-юности» Джесси Айзенберга, далекого от какой-либо элегантности той эпохи, болтливого и дерганого как Петрушка, вырвавшийся из рук кукольного мастера. Голливуд и светский Манхеттен где-то за кулисами ленты. Вуди сыплет легендарными голливудскими иконами (от Пола Муни и Гриффита до Джинджер Роджерс), но редкая зрительская птица долетит до середины авторского Днепра. В кадре в первую часть фильма мелькают только наши буратины, и это прекрасно. Кристен Стюарт не умеет в камеру, ежится, и что-то там делает глазками. Замечательный момент, когда Вонни говорит Бобби, что тоже приехала когда-то покорять Голливуд, но не сложилось. При том что у актрисы «Сумерек» армия «хейтеров» больше, чем фанатов, в самоиронии Стюарт, взятой Вуди снайперски точно на роль неудавшейся старлетки, не откажешь. Джесси Айзенберг не умеет вообще ничего, но актер блестящий, именно такая мешковина-на-шарнирах по сюжету необходима. И как им друг в друга не влюбиться действительно?

В «Светской жизни», намеренно или нет, фицджеральдовские настроение и мотивы: карамельная горечь, романтичная ирония, кинобизнес и нью-йорский светский стиль. Как известно, Фицджеральд писал в том числе и про невозможность счастливой любви в мире золотого тельца. По Фицджеральду любовь гниет в декорациях светского общества и фальшивых ценностей капитализма. По Аллену — у одних она гниет, но гниет в любых декорациях; а другим, видимо, просто везет. Будь у Вуди герб, он надписал бы в него девизом последние слова Ван Гона («печаль будет длится вечно»). Вуди — как Вагнер, у которого вдруг прорезалось чувство юмора и уничтожающая ирония. Как скептик XX века он не верит в божественную любовь, одну на всю жизнь, единую и неделимую. Для него это большое чувство — синтетическое, складывающее из множества деталей, случайностей, маленьких незаметных чувств. При взгляде из будущего или просто издалека картина любви кажется восхитительной. Но при приближении к полотну это великое чувство в глазах еще романтиков распадается на импрессионистские мазки. Что не мешает тому же Вуди любить любовь как прекрасную иллюзию, несмотря ни на что.

«Светская жизнь» — совершенное по структуре, но отстраненное кино, где автора видишь с саркастичной усмешкой высоко-высоко в аристократичной ложе, где он сидит этаким барином, наблюдающим с любопытством над обманками юности и золотой пыльцой жизни богатых и знаменитых (для Фицджеральда — «прекрасных и проклятых»). Но при этом фильм удивительно добрый. Его доброта подземная, тихая, ненавязчивая (как ранний джаз). Вуди не презирает ни Голливуд, ни даже отношения, складывающиеся между субретками и богатыми папиками. Вуди вообще никого не презирает, а устало принимает современного человека в буржуазном обществе как он есть. Женщину, готовую продать настоящую любовь за пышный особняк и уверенность в будущем. И мужчину, готового забыть всю ту же настояшую любовь, потому что порхать по дорогому ночному клубу куда лучше, чем страдать «травиатой», и уж тем более как будто замечательней иметь рядом с собой очаровательную «разведенку». Но, принимая все это, он довольно безжалостен как в анатомировании чувств современников, так и иллюзорных надежд на счастливую жизнь и счастливые при таком цинизме финалы.

Кино это во многом предсказуемое для тех, кто примерно знает, кто такой Вуди Аллен. И эти несчастные финалу не удивятся. С одной стороны, он горький, но такой легко-горький, не нервный удар под дых в стиле раннего Чарли Паркера, а похожий скорее на easy listening или smooth jazz (справедливо презираемый фанатами джаза), на музыку для торговых центров, на «музыкальные обои». С другой — в нем такая горечь, которую невозможно запить никакими сладостными коктейлями. Вуди уже смирился с таким положением вещей. Shit happens. Не всем любимым быть счастливыми и верными в любви. Вуди и не судит героев. Да и как он мог бы их судить? Это он-то, ироник, скептик, гедонист и безбожник! Чтобы кого-то действительно судить, необходимо в себе иметь какие-то абсолютные ценности, барометр идеализма, религиозного Судью. Но Вуди в Бога не верует и потому всем и все во многом прощает. Но откуда же тогда его печаль? «Несчастный сукин ты сын… И это прозвучало как эпитафия» — фраза из «Великого Гэтсби». Это про Вуди. Только он несчастный смешливый «сукин сын». И это будет, возможно, его оправданием на Страшном Суде. В крайнем случае он оправдается настоящей любовью к людям и к джазу. И к красоте, которая его, как и Витторио Стораро, утешает. Хотя, думается, не то чтобы слишком.

В финальном кадре героиня Кристен Стюарт страшно похожа на героиню рассказа друга Фицджеральда «Белые слоны» (про аборт, где слово «аборт» ни разу не произносится), в котором девушка глубоко несчастна, но старается спрятать горе в бесстрастной и бессмысленной болтовне за столиком бара, спрятать и от себя, и от него. Последние слова короткого рассказа — ее ответ молодому человеку на вопрос, как она себя чувствует. У Вуди его Бобби и Вонни не говорят даже их — ни друг другу, ни самим себе. «Прекрасно, — сказала она. — Все в порядке. Я чувствую себя прекрасно».

Кажется, это тоже про Вуди.

Кадры и трейлер с официального сайта фильма cafesocietymovie.com