Система образования в Крымском ханстве

Глава XIII. Духовная культура Крымского ханства

13.1. Система образования в Крымском ханстве

Н.Р. Абдульвапов

История крымскотатарского образования в период Крымского ханства остается темой малоисследованной. Это объясняется рядом как объективных, так и субъективных факторов. Прежде всего не может не обратить на себя внимание крайняя ограниченность известных источников по теме. В настоящее время они представлены лишь отдельными образцами крымскотатарской историографии того времени, материалами т. н. «кадиаскерских тетрадей», документами из турецких архивов по Кефинскому эялету, таким незаменимым источником по истории Крыма, как «Книга путешествия» Эвлии Челеби, различными литературными (главным образом поэтическими) и эпиграфическими источниками, наконец, отдельными архитектурными и археологическими объектами, связанными с историей крымского образования ханского времени.

Впрочем, и из этого корпуса источников можно почерпнуть достаточно многое. Так, в хорошо известных кадиаскерских тетрадях — ценнейшем фрагменте сохранившейся части архива ханского периода — встречаются упоминания о многочисленных учебных заведениях Крыма, имена их устроителей, различные сведения, касающиеся организации учебного процесса, программы обучения, кадровых вопросов, собственности, финансового состояния и т. п. Однако процесс активной публикации подобных документов, как и кадиаскерских тетрадей, только начался, темами же образования в них никто специально не занимался. В целом даже имеющиеся на сегодня сведения позволяют ожидать от указанных тетрадей весьма богатый материал.

Не менее острой остается и проблема, собственно, научных исследований. Несмотря на то, что отдельные сведения по рассматриваемому вопросу присутствуют в целом ряде работ, — отметим материалы В. Ганкевича, Е. Бойцовой, Э. Абибуллаевой, И. Зайцева, М. Якубовича, Н. Кавака, О. Быйыка, Д. Пашаоглу, Дж. Балтаджы, Н. Абдульвапова, Р. Меметова, — до настоящего времени тема специально не изучалась и требует отдельного монографического исследования.

Ниже предлагаемый материал касается главным образом «крымскотатарского» или же исламского образования, поскольку, во-первых, именно оно было доминирующим в системе образования Крыма в период ханства, и, во-вторых, тема образования в ряде других национальных общин требует отдельного рассмотрения и соответствующей квалификации.

Возникновение исламского образования и учености (науки) в Крыму необходимо рассматривать в контексте общих процессов распространения ислама в Крыму во второй пол. XIII в. — во времена золотоордынского хана Берке (1257—1266), первого чингизида, принявшего ислам. Указания на это присутствуют, в частности, в крымскотатарском историографическом памятнике того времени — «Истории Тохта Бая» (нач. XV в. [?]), зафиксированном Эвлиёй Челеби в его «Книге путешествия». В указанном произведении обращает на себя внимание следующий фрагмент:

«Затем в 665 (1266/67) г. [Берекет Хан] с восемьюдесятью тысячами воинов направил лошадей из Крыма в Балх, Бухару, Туран, Чин-Мачин, Хата, Хатан, Фефгур и Туркестан и заставил подчиниться всех непокорных падишахов. И, собрав около тысячи восьмисот ученых-шейхов, привел их с почестями в остров Крым, построил всем ученым соборные мечети и медресе». О значительном приливе в Крым во 2-й пол. XIII — нач. XIV вв. различных мусульманских общин, в среде которых было немало представителей ученого сословия улема и суфийских шейхов, свидетельствуют и данные крымской эпиграфики того времени. Возвращаясь же к фрагменту «Истории Тохта Бая», нельзя не отметить присутствующий в произведении дух уважения к представителям ученых кругов, дух, который во многом будет сохраняться на протяжении всей дальнейшей истории Крыма.

Значительно больше сведений о крымской учености сохранилось за XIV — 1-ю пол. XV вв. Развитие науки и образования в Крыму в это время во многом определилось закреплением официального статуса исламской религии в Золотой Орде, произошедшем в период правления хана Узбека (1313—1341). Эти годы и последующие десятилетия стали особо значимыми для истории крымского образования и науки. Приведем лишь несколько примеров.

В 1333 г. столицу улуса город Кырым навестил известный арабский путешественник Ибн Баттута, встретивший здесь целую когорту местных религиозных авторитетов: шейхов Музаффереддина, Музхиреддина и Хорасанизаде, кадиев Шемседдина Саили и Хызыра, факихов Шерефеддина Мусу и Аляэддина, хатиба Эбу-Бекра, имама улус-бея Тюлек-Тимура Садеддина и др. В адрес указанных ученых путешественник использует хвалебные характеристики.

В год визита Ибн Баттуты в г. Крыму было завершено строительство одного из наиболее ранних крымских медресе — его развалины до настоящего времени сохраняются возле т. н. «Мечети Узбека» (1314 г.). Особый интерес вызывает то, что основательницей этого учебного заведения была женщина — Инджибек Хатун (ум. 1371 [?]), по некоторым сведениям, супруга крымского улус-бея того времени Тюлек-Тимура, что свидетельствует о достаточно высоком статусе просвещенной женщины-мусульманки в крымском обществе первой половины XIV века.

Вследствие все большего распространения ислама в Крыму дальнейшее развитие получает научное и литературное творчество местных ученых, богословов, мистиков, поэтов. Так, в период 1320—1340-х гг. в г. Крыму создается весьма значительное произведение суфийского содержания — 800-страничный поэтический трактат на фарси «Кален- дер-наме» Эбубекра Календера, рукопись которого ныне хранится в Рукописном фонде Института Востоковедения им. Абу Райхана Беруни Республики Узбекистан (Ташкент). Произведение было написано, по словам самого автора, в форме ответа на шеститомное собрание суфийских притч в стихах выдающегося духовного наставника и поэта Джеляледдина Руми (1207—1273) — «Месневи-и манави», что может свидетельствовать об известности идей Руми в этот период и среди крымских мусульман. Этими же годами датируется написание в Крыму достаточно объемного трактата по математике под названием «ат-Тухфа фи 'илм ал-хисаб». Имя автора трактата остается неизвестным, труд, написанный в развитие идей Мухаммеда ал-Хорезми (ум. ок. 850 г.), был преподнесен вышеупомянутому улус-бею Крыма Тюлек-Тимуру.

Еще один факт касается предполагаемого интереса крымских ученых того времени к астрономии. Так, среди рукописных списков комментария (шерх) Кемалуддина Мухаммеда эт-Тюркмани эль-Мардини (XIV в.) на известный трактат выдающегося астронома, математика и врача Махмуда аль-Чагмини (Махмуда ибн Мухаммада ибн Ума- ра аль-Чагмини ал-Хорезми, ум. 1221[?]) «аль-Му- лаххас фи илм-и хейет аль-басита» («Краткое изложение астрономии»), выполненного в 1354 г. в золотоордынском городе Гулистане, присутствует один список и крымского автора — некоего Саида б. Реджеба эль-Кырыми (датируется 408/1401 г.), что, по справделивому замечанию И. Фазлыоглу, дает основание предположить известность труда аль-Чагмини и в среде крымских ученых.

Наконец, концом XIV — началом XV вв. датируется появление и первого памятника крымско-татарской историографии: выше была приведена цитата из «Истории Тохта Бая», являющейся на сегодня наиболее ранним образцом соответствующего жанра в крымскотатарской исторической литературе.

Все эти примеры свидетельствуют о достаточно широком спектре научной, богословской, литературной деятельности крымских мусульман золотоордынского периода, включавшем богословие, филологию, право, мистицизм, историографию, точные науки, астрономию, что было характерно для исламской науки в классический период ее развития.

При этом мы видим и достаточно обширную географию деятельности крымских ученых того времени, включающую такие центры мусульманского мира, как Каир, Дамаск, Кудус (Иерусалим), Бурса, Эдирне и т. д. Так, Эмир б. Осман Суфи (ум. 1329/30, Дамаск) и Мевляна Реджеб б. Ибрахим (ум. 1392, Бурса), прожившие часть жизни, соответственно, в Сирии и Малой Азии, получили известность как специалисты (курра) в искусстве чтения (рецитации) Корана, Мевляна Реджеб при этом заслужил титул наставника чтецов-рецитаторов — «шейх-уль-курра». Специалист в сфере таких исламских наук, как комментирование Корана (тефсир), хадисоведение, исламское право (фикх), рационалистическое богословие (келям) и др. Зияэддин б. Садуллах Кырыми (о. 1378/79, Каир) стал одним из известных мудеррисов Каира, воспитал целую когорту талантливых ученых Египта и даже удостоился почетного титула «шейха шейхов» («шейх-уш-шуйух») — этот титул присваивался наиболее известным специалистам в той или иной области исламских наук. Еще одним крымским ученым и мудеррисом Каира в эти же годы был Мевляна Рукнеддин Ахмед б. Мухаммед б. Абдульмумин эль-Кырыми (ум. 1382, Каир): после тридцати лет деятельности в должности судьи (кадия) в Крыму он переехал в Каир и удостоился чести преподавания в известном исламском университете «аль-Азхар». Несколько позже, уже на территории Османской империи, получил известность Мевляна Шерефеддин б. Кемаль эль-Кырыми (ум. 1443) — правовед-факих, ученик выдаюшегося исламского ученого Хафызуддина Беззази, автор одного из комментариев на классический труд по фикху Хафызуддина эн-Несефи (ум. 1310) «аль-Менар».

Помимо этого, можно указать на ряд имен ученых крымского происхождения, присутствующих в известной энциклопедии персоналий арабского биобиблиографа Мухаммада ас-Сахави (касается периода с конца XIV по конец XV вв.), в том числе Абдуллаха б. Мухаммеда эль-Кырыми, Али б. Мухаммеда эл-Кырыми, Махмуда б. Омера эль-Кырыми, Юсуфа б. Хусейина эль-Кырыми и др. О достаточно высоком уровне крымской учености в этот период могут свидетельствовать и факты пребывания в Крыму в описываемые годы целого ряда известных исламских ученых. Так, в середине столетия в гг. Крым и Кафа несколько лет провел ученый-факих Ахмед Ходженди (ум. 1400, Медина). В те же годы в Крыму находился еще один известный богослов — Аляэддин Ахмед Сейрами (ум. 1388). В начале XV века Крым привлек, пожалуй, наиболее именитого мусульманского религиозного авторитета того времени — факиха Хафызуддина Мухаммеда Беззази (ум. 1424), который, как отмечают источники, нашел в Крыму достаточно компетентную в вопросах исламской науки среду и воспитал целый ряд в будущем известных учеников. Добавим также, что в 1412 г. Крым посетил известный ученый, историк и поэт Ибн Арабшах (ум. 1450), впоследствии в одном из своих трудов отметивший свои встречи с рядом местных ученых и поэтов — Ахмедом Буйруком, Мевляна Шерефеддином, Мевляна Махмудом эль-Булгари и Абдульмеджидом эль-Кырыми. Все это может свидетельствовать о достаточно активных процессах в крымской науке и образовании в период Золотой Орды.

Начальный период истории образования в Крымском ханстве. После достаточно плодотворного двухвекового периода Золотой Орды, в первые десятилетия существования Крымского ханства (2-я пол. XV в.), в Крыму вследствие политической нестабильности наблюдается определенный спад научной и творческой активности. Этот спад не остался незамеченным и за пределами ханства. Примечательным в этом отношении представляется диалог, имевший место между османским султаном Мехмедом II Фатихом (1451-1481) и известным крымским богословом, ученым-правоведом, филологом и поэтом, еще одним учеником Хафызуддина Беззази — Сейид Ахмедом б. Абдуллахом Кырыми (ум. 1474). Указанный ученый в период правления султана Мурада II (1421—1444, 1446—1451) переехал на территорию османского государства и преподавал в известном медресе города Мерзифон, а позже, в период правления Мехмеда Фатиха (1451—1481), приехав в Стамбул, добился особого расположения султана и удостоился чести преподавания в стамбульских медресе. В одной из бесед между Мехмедом Фатихом и Сеййид Ахмедом Кырыми на вопрос о том, что происходит в «Крымской стране», являющейся родиной «600 религиозных авторитетов (муфти) и 300 авторов различных научных трудов (мусанниф)», последний ответил, что в его стране «появился некий визирь, который позволил себе грубо обойтись с местными учеными. Однако ученые являются сердцем страны, и именно от них зависит состояние окружающего общества: подобно тому, как проблемы с сердцем отражаются на состоянии других органов, проблемы с учеными отражаются и на состоянии общества. В ответ на грубое поведение визиря люди науки стали покидать родные места, в результате чего край, некогда славившийся своими учеными, пришел в упадок».

Данный диалог, помимо присутствующего в нем указания на кризис, охвативший Золотую Орду (под «Крымской страной», судя по всему, подразумевался не только Крым, но все государство Золотая Орда в целом), интересен еще и тем, что свидетельствует о масштабе распространения исламской культуры в регионе, о значительном количестве представителей ее науки, образования и литературы, о том значении, которое придавалось развитию исламской учености в Золотой Орде в целом, и Крыму в частности, и особенном статусе ее, этой учености, представителей.

Впрочем, несмотря на кризис, ученые все равно продолжали творить: у того же Сейида Ахмеда Кырыми источники отмечают целый ряд трактатов по различным отраслям религиозных наук (комментирование Корана, хадисоведение и др.), логике, филологии и мистицизму.

По-прежнему наблюдается присутствие крымцев в Каире и других центрах исламского мира. Так, Неджмеддин Исхак б. Исмаил эл-Кырыми (ум. 1475/76, Каир) был назначен кадиаскером Египта, одновременно исполняя обязанности мудерриса и шейха в широкоизвестном каирском медресе Кайытбая.

Отношение к вопросам образования. Стабилизация общественно-политической ситуации в ханстве в последней четверти XV в. благотворно отразилась и в области крымского образования. Одним из символов этого стало открытие в ханской столице в Салачике в 906/1500-01 г. медресе Менгли Герая I (более известно как «Зынджирлы» — «Медресе с цепью») — медресе, которому суждено было стать наиболее известным крымским учебным заведением ханского времени. Согласно некоторым сведениям, в его строительстве принимал участие и сам хан, позже на церемонии открытия медресе произнесший весьма примечательную речь.

В вопросах образования и науки в Крыму в этот период наблюдается все возрастающее влияние османской учености, бывшее одним из аспектов все более увеличивающегося влияния Османского государства на общественно-политическую и культурную жизнь Крымского ханства в целом. В этой связи становится актуальным представление о характере и содержании османской науки и образования в тот период.

Говоря об османском образовании и науке, необходимо отметить, что в период XV—XVIII вв. они пережили значительную трансформацию: если XV—XVI века характеризуются как период определенного развития, в результате чего появляются такие значительные центры османской науки и образования, как комплексы медресе «Сахн-ы Семан» (построен по приказу султана Мехмеда II Фатиха в 1463—1471 гг.) и «Сулеймание» (возведен по приказу султана Сулеймана I в 1551—1557 гг.), то с конца XVI — нач. XVII вв. наблюдаются процессы застоя и последующей деградации всей системы османского образования. Одним из проявлений этой деградации стало исключение во 2-й пол. XVI в. из программы османских медресе рациональных дисциплин и медицины, активно изучавшихся в предыдущие столетия.

При этом с формальной точки зрения как в Османском государстве, так и в Крыму продолжает присутствовать весьма уважительное отношение к науке и образованию, что проявляется, в частности, в многочисленности крымских ученых того времени, их высоком общественном статусе, а также значительной развитости научно-образовательной инфраструктуры.

В этой связи необходимо отметить особое внимание, которое уделялось вопросам науки и образования со стороны многочисленных представителей правившей династии Гераев, а также различного ранга других государственных мужей и представителей ученого сословия улема. Как правило, на этом акцентируется внимание в различных историографических и литературных трудах того времени, это же находит свое подтверждение и в материалах документальных архивов (тех же судейских тетрадей).

Так, различные источники отмечают наличие хорошего образования у многих Гераев, склонность их к общению с людьми науки, постоянное внимание к вопросам образования, проявление ими многочисленных примеров благотворительности в данной сфере и т. д. Косвенно о том же может служить и тот факт, что более двадцати представителей правящей семьи получили известность как поэты, трое — историки, помимо этого, ряд ханов и хан-заде (принцев) были инициаторами появления на свет различных историографических, литературных и богословских памятников.

Крымские историки того времени отмечают особый вклад в развитие образования и науки в Крыму основателей династии — отца и сына Хаджи и Менгли Гераев. Халим Гирай пишет о наличии богатой библиотеки у хана Саадета I. Придворный историограф хана Сахиба Герая I Реммаль-Ходжа в своей «Истории хана Сахиба Герая» отмечает постоянные беседы хана с учеными из своего окружения, посвящает этому одну из хвалебных од. Есть сведения, что Саадет I и Сахиб I через посредничество ставшего им родственником сутана Сулеймана I Кануни получили образование в Стамбуле — в придворной академии Эндерун. Долгое время при дворе султана Сулеймана I и его сына Селима II, а позже — в мевлевийской обители Джеляледдина Руми в Конье провел будущий хан Ислам Герай II: Халим Гирай отмечает его интеллект и духовные добродетели.

Особой похвалы как крымских историков, так и османских авторов удостаивается хан Гази II (ум. 1607): источники отмечают не только его выдающиеся способности как поэта, музыканта-композитора и каллиграфа, но и интерес к различным наукам — как религиозным, так и, условно говоря, светским. Известно, что в ханское окружение входили известные крымские ученые и литераторы того времени, помимо этого, сохранились образцы его переписки и с известными османскими деятелями образования и культуры. Особое отношение к науке и образованию отразились и в поэтическом творчестве Газаи: в одной из своих сатирических поэм он обрушивается с критикой на османских чиновников и представителей ученого сословия, гневно обличая, в том числе гневно обличая такие постыдные явления в научной и образовательной среде, как взяточничество, протекционизм, некомпетентность и т. д.

Хорошее образование отмечают историки и у последующих ханов: Джанибека Герая (ум. 1636), писавшего стихи и прозу, и Бахадыра Герая I (ум. 1641), ставшего, как и Гази II, весьма искусным поэтом. Путешествовавший в Крыму в 1640 и 1660-х гг. Эвлия Челеби при каждом удобном случае не упускает возможности отметить соответствующие достоинства тех или иных представителей ханской семьи, с которыми он лично общался. Так, говоря о хане Мехмеде IV, он отмечает, что тот постоянно общался с людьми науки, был весьма религиозным человеком, членом суфийского братства мевлеви и обладателем поэтического «Дивана».

Особо выделяет Эвлия Челеби принца (ханзаде) Селима (будущего хана Хаджи I Селима Герая), отмечая, что «они с (братом, — Н. А.) Деде Герай-султаном получили образование в городе Бахчисарае. Селим Герай-султан овладел всеми необычайными и удивительными науками, стал хафизом всего Корана, изучил персидский язык и стал мудрым падишахом, читающим «Месневи» («Месневи-и Манави» — поэтический сборник суфийских притч в шести томах Джеляледдина Руми (XIII в.), — Н. А.). <... > В науке чтения Корана он сведущ и изучил семь стилей чтения, а в науке произношения звуков ему нет равных. Днем и ночью они беседуют с нашим господином ханом (Мехмедом Гераем IV, — Н. А.), обсуждают науки шариата и ведут дискуссии по многим благородным наукам». <... > «Он (хан-заде Селим, — Н. А.) склонен к общению с мужами науки или с путешественниками, вроде этого бедняка Эвлии». Чуть позже автор вновь отмечает соответствующие достоинства молодого принца:

«Натура его сотворена таким образом, что он, проводя время с прекрасными людьми, всю ночь пребывает в мечети, а в другие благословенные ночи он посещает дома бесчисленных ученых, праведников и шейхов Бахчисарая, там происходят великие пиры, идут беседы по наукам шариата, по вопросам фикха, по обязательным обрядам, науке об основном и второстепенном, по правилам благочестия».

Помимо хана Мехмеда IV и хан-заде Селима, Эвлия Челеби особо отмечает еще двух представителей правящей семьи. Так, по поводу сына Мехмеда IV — нуреддина Ахмеда Герая — путешественник замечает: «Это счастливый молодой человек, обладатель качеств царя — почета и величия, свиты и роскошной утвари. Он постоянно занимается трудными науками и общается с учеными мужами» [там же, с. 132]. Лестных характеристик удостаивается и принц Сафа Герай: «Сафа Герай-султан — султан-садовник, увлеченный наукой и познаниями». Значительно позже, уже о хане Сафа Герае (ум. 1703), как «человеке умном, ценившем ученость и образованность, и щедром» отзовется и Халим Гирай.

Подобные примеры можно продолжать. Тот же Халим Гирай отмечает «интеллект, деятельную натуру и любовь к словесности» хана хана-поэта Менгли II (ум. 1739), образованность хана Халима Герая (ум. 1758), особый интерес к различным техническим изобретениям и ремеслам хана Селима Герая III (ум. 1786) и т. д.

К этому списку следует добавить ряд принцев: талантливого поэта Шахин Герая-султана (ум. 1717), историков и поэтов Мехмеда Чингизи (ум. после 1703 г.) и Саид Герая (ум. в 1764 или позже). О последнем, обладателе поэтического «Дивана» и авторе «Истории Саид Герая», очень лестно высказывался его современник — французский консул в Крыму в 1754—1758 гг. Шарль де Пейссонель: «Этот принц, умеренного и спокойного характера, писатель, любитель искусств, творец сборника стихотворений, очень ценимого, обладал всей кротостью и приятностью нравов, порождаемых неизбежно любовью к литературе <... >». Высокий уровень образованности и особое отношение к проблемам образования и науки было продемонстрировано Саидом Гераем и в его весьма содержательном историографическом труде.

Говоря об образованности Гераев, необходимо особо указать на личность одного из последних выдающихся крымских правителей — хана Кырыма Герая (ум. 1769). Французский консул в Крыму в 1767—1769 гг. барон де Тотт в своих воспоминаниях отмечает его интерес к европейской драматургии и, в частности к творчеству Ж.-Б. Мольера: «Радость, возбужденная этим известием (отменой ханом своего решения о наказании татарского воина, имевшей место в результате заступничества барона де Тотта, — Н. А.), была поддержана новой турецкой комедией, довольно шуточного рода. Крым Герай во время представления предлагал мне много вопросов на счет комедии Мольера, о котором он много слышал. Все, что я рассказал, о благопристойности, соблюдаемой на наших сценах, внушило ему отвращение к шутовским выходкам, к которым прибегают еще турки. Он почувствовал преимущество Тартюфа пред Пурсоньяком, но не мог никак допустить, чтобы общество, где законы твердо и неизменно определили положение разных сословий, могло дать сюжет Воurgeois-Gentihommе (еще одна пьеса Мольера — «Мещанин во дворянстве», — Н. А.). Я предпочел оставить его в уверенности, что Мольер не прав, чем оправдывать поэта, представляя картину нашей общественной безурядицы. «Но если никто, сказал хан, не может обмануть другого насчет своего происхождения, то легко обморочить насчет характера. Все страны имеют своих тартюфов, есть они и среди татар, и я бы очень желал, чтобы вы мне доставили перевод этой пьесы».

Еще в одном фрагменте барон де Тотт отмечает и недюжинные философские способности хана: «Я проводил вечера с Крымом Гераем; его суждения, зачастую новые, были всегда возвышенны и выражались в самой оригинальной форме. Он имел существенную потребность давать простор своему уму, чему не могло удовлетворить общество его фаворитов. Наши беседы вместе с тем были единственным средством, способным рассеять припадки ипохондрии, которым он был подвержен. Особенно нравилось ему рассуждать о предрассудках, которые руководят различными нациями; его интересовало доискиваться самых источников этих предрассудков, которым он приписывал все заблуждения и даже большую часть преступлений; и, жалея человечество, Крым Герай находил философское удовольствие тем самым оправдывать его. Я должен отдать справедливость талантам и уму этого государя: я слышал много раз, как он высказывался о влиянии климата, об излишествах и преимуществах свободы, о принципах чести, о законах и правилах управления, и его идеи сделали бы честь самому Монтескье».

Наконец, хорошо известен уровень образованности и последнего крымского хана — Шахина Герая (ум. в 1787 г.), пытавшегося все свои знания употребить во благо неудавшейся реформы Крымского ханства.

Данные факты ставят вопрос: как было поставлено образование Гераев, где и как они его получали? Вышеприведенный пример с принцами — братьями Селимом и Деде Гераями свидетельствует о том, что некоторые из них получали образование в Бахчисарае. Однако в какой форме это происходило — в частной или же в ханском дворце был свой придворный «крымский Эндерун»? В настоящее время ответы на эти важные вопросы отсутствуют.

Внимание Гераев к вопросам образования проявлялось и непосредственно в строительстве ими различных учебных заведений, обеспечении их вакуфным имуществом, ремонте, заботе о кадрах и т. д. Ниже будут приведены многочисленные примеры подобной благотворительности.

Интерес к проблемам образования и науки демонстрировались не только ханами. Известны соответствующие примеры и в биографиях различных представителей дворянства умера (мирза), служилого сословия (ага), ученого сословия (улема) и других социальных групп. Так, известным кадиаскером Муртазой Эфенди (XVII в.) было построено медресе в Салачике. Бахчисарайское Орта-медресе было построено в конце XVII в. неким Табанаджи Ахмедом Агой. В Карасубазаре существовало медресе эль-Хадж Субхан-Кулу Гази Аги. Согласно известной поэме Джанмухаммеда о событиях украинско-польской войны сер. XVII в., главный герой произведения, Аргинский мурза Тогай-бек перед своей смертью завещает средства на строительство текие для дервишей, мечети и медресе. Подобные примеры довольно многочисленны, в связи с чем представляется довольно примечательным еще один фрагмент из воспоминаний вышеупомянутого консула Ш. де Пейссоннеля, на этот раз касающийся представителей крымского дворянства. Консул отмечает: «Когда они не на войне и не при дворе, они (т. е. крымские мурзы, — Н. А.) живут, с большой пышностью, в своих поместьях. Они передают от отца к сыну все высокие чувства, встречаемые в Европе у самой высшей знати, они величественны в своих действиях, щедры и принимают всех чужеземцев, проходящих через их земли, с возможной любезностью».

Продолжение следует...