Дипломатические отношения Крыма с Францией, Пруссией, Швецией в XVIII веке

10.2. Дипломатические отношения Крыма с Францией, Пруссией, Швецией в XVIII веке

Н.И. Храпунов

В XVIII в. внешнеполитическая обстановка на юге Восточной Европы изменилась радикально. Усилилась Россия, ослабла Османская империя. Франция стала создавать «восточный барьер» из Швеции, Польши, Османской империи и других стран, направленный против габсбургских Австрии и Испании. Крым был втянут в международное противостояние на стороне Парижа и Константинополя, оказавшись в двойственном положении, поскольку интересы Высокой Порты могли противоречить целям Бахчисарая, так что ханам приходилось балансировать. Азовские походы Петра I (1695—1696) не могли не вызвать опасений в ханстве. Неслучайны слова турецкого историка Сейид-Мухаммед-Ризы о том, что «обитатели Крыма стали поглядывать через двери страха и ожиданий на события времени». Но, согласно Константинопольскому мирному договору (1700), османы должны были удерживать крымцев от набегов на юг России, что входило в противоречие с интересами ханства. Это вызвало недовольство значительной части подданных хана, рост антиосманских настроений и смуты в Крыму. Ханы пытались найти новых союзников, но об этих контактах известно лишь по источникам западного происхождения, потому любые реконструкции весьма специфичны.

Северная война актуализировала опыт контактов со Швецией, начавшихся в третьей четверти XVI в. Они были нерегулярными — обсуждали главным образом набеги крымцев в помощь шведам. В XVIII в. дело ограничилось переговорами. Девлет Герай II вел переписку со шведами и запорожцами (1702) о военном союзе против России. О своей готовности оказать шведам военную поддержку сообщали Гази Герай III (1705) и Каплан Герай I (1707). Считается, что одним из мотивов, подтолкнувших Карла XII к походу на Украину, была попытка вовлечь Крым и османов в войну против Москвы. Вернувшийся к власти Девлет Герай II начал подготовку похода на помощь шведам. Накануне Полтавского сражения в ставке короля Карла XII шли переговоры с представителями хана, при участии малороссийского гетмана Ивана Мазепы, которые не дали результата. В Константинополе не было единства мнений по «шведскому вопросу», и в итоге хану запретили оказывать помощь королю. Возможно, всему виной взятки, успешно использованные русскими представителями при османском дворе.

В это время в Крым прибыл швед Отто-Вильгельм Клинковштрём, целью которого был сбор информации. Получив известия о Полтавском сражении, Девлет Герай II передал шведам предложение военной помощи, которая позволила бы Карлу XII пробиться к его армии в Померании. По некоторым данным, в это время неудачливый союзник шведов Мазепа просил у хана 40-тысячное войско. И после поражения Карл XII не скрывал желания создать антироссийскую коалицию с поляками, османами и крымскими татарами. В Крыму находилась миссия Свена Лагерберга, О. Врангеля и К. Скадера (1710—1711), обсуждавшая с ханом заключение союза в обход Порты. Прервали миссию по прямому указанию османского визиря, очевидно, усмотревшего угрозу в шведских интригах.

Однако начало русско-турецкой войны привело к набегу войска Девлета Герая II на Слободскую Украину (1711), которое затем приняло участие, совместно с османами, в противодействии армии Петра I, отправившейся в Прутский поход. Но интересы союзников снова разошлись. Порта предпочла заключить мир с царем, что вызвало недовольство как хана, так и шведского короля.

Возможно, попыткой изменить ситуацию и склонить Крым, а также черкесов и ногайцев к антирусскому союзу была миссия Обри де ля Мотре. Фактически о ней известно лишь из мемуаров автора, британского подданного, в которых он рассказал о пребывании в Бендерах, где тогда находился шведский король, в Крыму, а также в областях черкесов и ногайцев (1711—1712). Путешественник не скрывал, что прежде он выполнял некоторые деликатные поручения Карла XII, но настаивал, что в Крым поехал из личного интереса, получив «паспорт» у самого хана, а затем экспромтом решил посетить враждебных хану черкесов, а также ногаев. В Бахчисарае он встречался со шведским агентом Врангелем, который представил путешественника ханскому визирю. С визирем и другими ханскими и османскими чиновниками де ля Мотре обсуждал вопросы внешней политики. Многие западные путешественники выполняли секретные поручения своих правительств, а потому неудивительно, что в историографии за де ля Мотре утвердилась репутация шведского агента.

В 1713 г. в Крым прибыл посланник Карла XII Георг Люттеман, а вслед за ним — пастор Ларс Терсеннис, дневник которого включает подробное описание полуострова. Чем закончилась поездка Люттемана, неизвестно, как и то, связан ли со шведской политикой Терсеннис. В конце концов, османы, отчасти под давлением иностранных держав, отчасти оценив собственные интересы, приняли решение силой удалить шведского короля из Бендер, заставив ханское войско принять участие в этом мероприятии (1713). Отношения Крыма и Швеции оказались безнадежно испорчены.

Следующий этап контактов Крыма со шведами (1741—1742) относится ко времени русско-шведского вооруженного конфликта. Пытавшаяся добиться пересмотра итогов Северной войны Швеция нуждалась в союзнике, который отвлек бы на себя часть сил России. Шведские агенты в Константинополе пытались вовлечь в конфликт османов, соблазняя их возможностью вернуть утраченные позиции в Причерноморье и Приазовье, причем одним из пунктов была организация набега крымцев на российские провинции. В Крым был направлен француз Жан-Мишель Вентюр де Паради, чтобы стать консулом одновременно Франции и Швеции и подтолкнуть Селямета Герая II к войне против России. Однако уроки проигранной войны 1735—1739 гг. не пропали даром: хан переложил решение на Константинополь, а османы не решились разрывать мир с Россией. Вентюр де Паради оставался французским консулом в Крыму до 1745 года.

Нерегулярные дипломатические контакты между Крымом и Пруссией (Бранденбургом) начались в 1599 г. и продолжались в следующем столетии. Речь шла главным образом об использовании крымских войск на европейских полях сражений. В середине XVIII в. король Фридрих II Великий использовал «османскую» и «крымскую» карты, чтобы, с одной стороны, сблизиться с Турцией, а с другой — под угрозой войны на юге предотвратить союз России с Австрией. Однако в Семилетней войне (1756—1763) Пруссия оказалась фактически в одиночку против континентальных держав Европы, что могло стимулировать поиск союзников.

Основным источником сведений о дипломатических отношениях Фридриха II и хана Крыма Герая является книга немецкого литератора XIX в. Теодора Мундта, автора многочисленных исторических романов. Публикуя повесть о Крыме Герае (1855), он мог рассчитывать на успех благодаря тому, что внимание всей Европы тогда было приковано к Крымской войне. Мундт утверждал, что одним из его источников были воспоминания молодого офицера по фамилии фон дер Гольц, посланного из Пруссии с секретной миссией в Крым. Речь идет о Карле-Александре фон дер Гольце (1739—1818), сыне генерала — сподвижника Фридриха II, который впоследствии сделал прекрасную карьеру, получив звание генерал-лейтенанта в Дании и фельдмаршала в Португалии.

По словам Мундта, Крым Герай завязал контакты с Пруссией, когда еще был не ханом, а сераскером Буджакской Орды (1750). Впоследствии представителем Пруссии при ханском дворе стал голландский авантюрист по фамилии Боскамп. Он поспособствовал тому, что в 1761 г. к Фридриху II прибыло посольство, во главе которого стоял Мустафа-ага — брадобрей Крыма Герая. Прусский король в это время потерпел ряд поражений в Семилетней войне и потому был заинтересован в новых союзниках и новых войсках. Он отправил в Бахчисарай фон дер Гольца для заключения союза против Австрии и России. В Крыму немцу пришлось столкнуться с интригами Боскампа, который вел собственную (не вполне понятную) игру. К тому же миссию приходилось держать в тайне из страха перед наводнившими ханство русскими и французскими агентами. Крым Герай выражал готовность собрать войско и выдвинуться в Бессарабию, но отказывался воевать без санкции Константинополя и хотел получить от пруссаков денежные субсидии. Миссия фон дер Гольца закончилась неудачей из-за происков Боскампа, стремительного превращения России из противника Пруссии в ее союзника после смерти Елизаветы Петровны и антипрусских действий французских дипломатов в Константинополе.

Местонахождение дневников фон дер Гольца неизвестно. Каким бы ни был источник вдохновения Мундта, он его значительно переработал, использовав записки путешественников по Крыму российской эпохи и другие материалы. Так, ряд топонимов был осовременен — например, в тексте появились анахроничные Симферополь (Simferopol) и Армянский Базар (Armanskoi Bazar). Вставным элементом выглядит эпизод о грузинке — возлюбленной ханского брата, перелагающий знаменитую легенду о Марии Потоцкой, узнице бахчисарайского гарема, которая возникла уже в российскую эпоху. Из текста следует, что Мундт не представлял, как выглядит гробница Диляры-бикеч, которую обычно связывают с этой легендой.

Приписанные хану рассуждения о Монтескье и о комедиях навеяны страницами из книги французского консула Франсуа де Тотта. Похоже, тем же источником порожден рассказ о том, что хан страдал от «европейской болезни» — геморроя, которую вылечил присланный Фридрихом II врач. Правда, де Тотт писал, что он сам избавил хана при помощи европейской хирургии от куда более простого заболевания — нарыва на пальце. Мундт украсил свою повесть яркими и очевидно вымышленными деталями в духе романтичного европейского ориентализма. Среди них рассказы об увлечении Крыма Герая золотоискательством и алхимией или о любовном соперничестве крымского правителя и Боскампа. Более подходящей для романа, чем для исторического документа, выглядит фигура Мустафы-аги, влиятельнейшего помощника хана, посланника в Пруссию и советника при бахчисарайском дворе, который покровительствовал фон дер Гольцу. В молодости он якобы был пленен русскими при штурме Очакова (1737), затем попал к наследнику российского престола, будущему Петру III, который отправил его в Гольштейн, где Мустафа выучил немецкий, но, испытывая тоску по родине, бежал в Крым. Вряд ли в записках реального дипломата могла отыскаться фраза, что хан поручил брадобрею быть посланником, «ведь у восточных народов нет ни дворян, ни служилых людей».

Несмотря на эти сомнительные детали, в историографии достоверность сведений Мундта сомнений не вызывает. Иногда эту повесть используют для создания идеализированного образа Крыма Герая — выдающегося правителя.

В мемуарах Фридриха II о крымских делах сказано мало. Сообщается, что королю удалось урегулировать проблемы во взаимоотношениях между Крымом и Москвой после прихода к власти Петра III, а также о нерешительности, охватившей хана и османов после резких перемен в московской политике. Позднее в письме к Вольтеру (1775) Фридрих II, назвав себя «верным учеником фернейского патриарха» в том, что касалось, в частности, свойственной «просвещенному монарху» терпимости, утверждал: «Сейчас я веду переговоры с тысячей мусульманских семейств, которым я позволю обосноваться и [завести] мечети в 3ападной Пруссии». Но, вероятно, король имел в виду литовских татар, которых принимал на службу в легкой кавалерии.

Голландец Боскамп, сыгравший зловещую роль в книге Мундта, — это известный авантюрист Кароль Боскамп-Ласопольский, который впоследствии перешел на службу к польскому королю Станиславу-Августу Понятовскому. Один из самых известных эпизодов его жизни — роман с «юной вифинкой», с которой он познакомился, будучи польским посланником в Константинополе. Впоследствии она стала знаменитой авантюристкой Софией Потоцкой (Витт), а Боскамп описал их отношения в мемуарах.

Некоторые известия о прусско-крымских отношениях сохранились в докладных записках де Тотта. Он упомянул, что прусский король направлял неизвестного по имени посланника в Бахчисарай. Писал он и о неком договоре (или молчаливом соглашении) Порты, Крыма и Пруссии, направленном против России и Австрии, который был заключен в первое правление Крыма Герая при посредничестве Боскампа. Поскольку отчеты де Тотта вряд ли были известны Мундту, его слова подтверждают, что повесть последнего основывалась на каких-то фактах. По словам француза, как-то хан жаловался, что однажды был обманут прусским королем.

Де Тотт был последним французским консулом в Крыму. Еще в начале века агентами французского правительства в Крыму были миссионеры-иезуиты во главе с Клодом Дюбаном, прибывшие в 1706 г. благодаря усилиям французского посла в Константинополе графа Шарля де Ферриоля. В это время в ханстве находился французский врач Ферран, служивший нескольким ханам, которого Гази Герай III однажды даже собирался отправить к Людовику XIV с ценными подарками. Французы подстрекали Крым и Высокую Порту к войне против России. Письма Дюбана и воспоминания Феррана дали ценные материалы о внутреннем состоянии Крымского ханства. Однако положение иезуитов было сложным, так как нередко их работа с христианскими подданными хана и с обращенными в рабство христианскими пленниками, включая не только духовную поддержку, но и выкуп последних, вызывала недовольство мусульман. Чтобы обезопасить миссию, Дюбан был назначен первым французским консулом в Крыму (1713—1717).

В дальнейшем французы несколько лет вели переговоры с османами о назначении новых консулов в Крым, функции которых заключались бы не в ведении торговых дел, а в помощи миссионерам. К 1724 г. консулом стал врач Ксаверио Главани, перешедший в ислам, что сделало его миссию покровителя христиан несколько парадоксальной. В это время ханы стали проявлять особое внимание к достижениям европейской медицины. Потому положение иезуитов улучшилось, когда им удалось оказать соответствующую услугу Менгли Гераю II. Главани продолжал собирать информацию о событиях в Причерноморье, в частности о междоусобной борьбе между претендентами на трон, о черкесах, помогал российским купцам. За это Петр I передал благодарность французам через российского посла в Константинополе, а Главани стал получать пенсию из Москвы.

С этого времени французские консулы в Крыму находились постоянно. Самыми известными из них были Шарль де Пейссонель (1753—1757) и уже упоминавшийся Франсуа де Тотт (1767—1769). Опубликованный Пейссонелем трактат о черноморской торговле показывает ее особую роль в интересах Франции.

Белградский мир, завершивший войну 1735—1739 гг., дал России возможность, пусть и ограниченную, для коммерции на Черном море и в османских владениях. Но в 1740 г. Франция получила от османов «капитуляции», дающие французским купцам беспрецедентные льготы на территории империи. Эта ситуация повысила роль крымских консулов, но и стимулировала русско-французские противоречия. Несмотря на то, что трактат де Пейссонеля опубликован уже после падения Крымского ханства, он, очевидно, основан на материалах, собранных им в бытность консулом, и представляет, в частности, подробную аналитическую записку, рассказывающую о товарах, которые экспортировались из Крымского ханства, таможнях, особенностях денежных операций, трудностях, с которыми приходилось сталкиваться европейским купцам, и пр.

Во второй части трактата изложены подробные сведения о внутреннем устройстве ханства, особенностях его управления и экономики, населении и внешнеполитических мероприятиях, мятежах и сложных отношениях с ногайцами. Во французских архивах сохранились докладные записки де Пейссонеля, посвященные русско-татарским отношениям, восстанию ногайцев в 1758 г., а также Кючук-Кайнарджийскому миру и его последствиям, частично составленные уже после возвращения из Крыма. Таким образом, благодаря своему консулу французские власти имели точные сведения о регионе.

Недавняя публикация корреспонденции де Тотта позволяет глубже увидеть работу французского консула. В инструкции, подписанной Людовиком XV и министром иностранных дел герцогом Этьеном де Шуазёлем, не скрывалась антироссийская направленность миссии де Тотта, поскольку французское правительство опасалось дальнейшего усиления России и ее экспансии в Польшу, Крым и Турцию. Консулу предписывалось обеспечить интересы своей державы согласованными действиями в этих странах и дунайских княжествах, не допустив прямой войны с Россией или компрометации французского монарха. Де Тотт передал ханам Максуду Гераю и Крыму Гераю письма от французского монарха с заверениями в дружбе и подтверждающие полномочия консула. Неоднократно поднимался вопрос о заключении торгового договора между двумя государствами. Отчеты де Тотта характеризуют как интересы Франции, так и его восприятие обстановки в Бахчисарае, позиции ханов и важнейших чиновников, внутренних реалий ханства. Он собирал информацию о действиях России в Польше и антироссийской польской партии, общался с прибывавшими в Крым польскими эмиссарами, составлял карты Причерноморья и при поддержке хана собирался определить долготу Бахчисарая. Особое внимание консула вызвали смена ханов на крымском престоле, начало войны с Россией (1768—1774) и поход Крыма Герая против Новой Сербии (1769), жестокости которого хан описывает довольно бесстрастно. Участие консула в военной кампании, несколько расходившееся с европейскими дипломатическими нормами, французы считали допустимым, ведь один из предыдущих консулов, Пьер-Люк Форнетти, принимал участие в походе против ногаев. Смерть Крыма Герая привела к отъезду де Тотта в Константинополь, где он занялся реформированием османской армии и укреплением обороны османской столицы.

Таким образом, не вполне понятно, какую практическую пользу могли извлечь из пребывания французских консулов правители Бахчисарая. Если Франция получала разностороннюю информацию о событиях в Крыму и сопредельных странах, пытаясь влиять на действия ханов и реализовывать свои интересы, то их партнеры прежде всего тешили собственное самолюбие и добивались известного престижа. Как писал де Шуазёль, «Крымские ханы привыкли иметь при себе французских консулов и хорошо с ними обращаться». Дипломатические отношения Крыма с западными державами не были систематическими; как правило, инициатива в них принадлежала европейцам.