Раскопки памятников Крыма во многом зависят от персональных интересов исследователей

1. 10. Османская археология в Крыму

В.Е.Науменко, Э.И.Сейдалиев

Археология Крыма периода 1475—1783 гг., границы которого определяются османским завоеванием полуострова в конце XV в. и включением его в состав Российской империи в конце XVIII в., все еще остается на стадии формирования собственной источниковой базы и осмысления предмета и основных направлений исследований. Для историографии по-прежнему характерны терминологическое разнообразие при обозначении данного исторического этапа в археологической периодизации региона, недостаточная разработанность понятийного аппарата для атрибуции основных категорий памятников и массового археологического материала, отсутствие очерка истории изучения и анализа особенностей археологических объектов для конца XV — XVIII вв., их археологической карты и программы целенаправленного изучения.

Раскопки памятников во многом зависят от персональных интересов исследователей либо связаны с охранно-археологическими работами на инфраструктурных объектах Крыма. Крайне редкими являются исследования на широкой площади, в пределах полных контуров археологических памятников. К тому же их результаты опубликованы, чаще всего, выборочно, без полного комплекта сопровождающих раскопки графических материалов (планов, стратиграфических разрезов, статистических таблиц и рисунков находок).

В связи с этим мы рассматриваем свою работу как своеобразное введение в современную археологию данного периода в истории полуострова. Она включает анализ правомерности использования термина «османская археология» применительно к Крыму, историю археологического изучения памятников Крымского ханства и Османской империи на территории полуострова и общий анализ особенностей и перспектив данного направления крымской археологии на современном этапе.

О термине «османская археология» в Крыму

Как уже говорилось, в историографии при публикации археологических материалов конца XV—XVIII вв. из раскопок памятников Крыма либо в процессе их анализа присутствует терминологическое разнообразие для обозначения данного периода в истории полуострова. Наряду с вполне ясными понятиями — «археология османского периода в истории Крыма» или «позднесредневековая археология» встречаются и менее однозначные определения — «турецкая археология», «мусульманская археология» [о термине в целом см.: Ситдиков, Измайлов, 2016; применительно к истории Крыма: Герцен, Могаричев, 2016б] или «археология Крымского ханства». Как нам представляется, используемый в настоящей работе термин «османская археология» по своему содержанию превосходит все перечисленные терминологические эквиваленты качественно, хотя и требует некоторого объяснения.

«Османская археология» как отдельное направление археологической науки сложилось относительно недавно, в 80—90-х гг. ХХ в., хотя ему предшествует длительный период изучения отдельных памятников исламской архитектуры и искусства на территории Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. Она представляется областью археологии, всесторонне изучающей историю и культуру Османской империи на основе, главным образом, сохранившихся материальных источников. Помимо традиционных объектов исследований — памятников религиозного культа и художественной культуры ислама, «османская археология» сейчас изучает и все другие возможные виды археологических памятников и вещественных источников, без акцента на их конфессиональную и этническую принадлежность — города, сельские поселения, некрополи, отдельные фортификационные и гидротехнические сооружения, поля военных сражений, массовый археологический материал (керамику, изделия из стекла, глины, камня, металла, кости и пр.).

К числу важнейших особенностей «османской археологии» относятся: глобальный характер экономики и торговли Османской империи, индикаторами которой, в том числе и на уровне быта самых отдаленных провинций османского мира, являются регулярные находки в культурном слое археологических памятников предметов, связанных с церемонией кофепития и табакокурения, использованием в пище азиатских пряностей; повсеместное распространение османского высокохудожественного фаянса и китайского фарфора (селадона); тесная связь археологических исследований с многочисленными для этого времени данными нарративных (письменных, документальных, эпиграфических) источников, результатом которой является потенциально узкая хронология культурных напластований и их определенная атрибуция историческим событиям эпохи; широкое использование материалов этнографии (этноархеологии, этноистории), прежде всего архаичных элементов культуры Нового времени современных народов, прежде входивших в состав Османской империи, особенно на этапе интерпретации и реконструкции фрагментарных археологических источников [Baram, Carroll, 2002; Laszlovszky, Rasson, 2003].

Для изучения истории Европы, и шире всего Средиземноморского региона, «османская археология» ныне рассматривается как неотъемлемый компонент ряда более крупных направлений археологической науки:

• «средневековой археологии», изучая материальные древности завершающего этапа эпохи средневековья, начиная с конца XV в. и до середины XVII в., а для отдельных регионов — вплоть до конца XVIII в. Следует отметить, что, помимо устоявшегося в отечественной науке термина «позднесредневековая археология», для обозначения этого исторического периода в европейской и американской историографии используется и другое понятие — «постсредневековая (постмедиевальная) археология» (реже — «археология Раннего Нового времени»), особенно применительно к истории стран Западной и Центральной Европы в 1450-1750-е гг. [Bintliff, 2008];
• «исторической археологии», то есть археологии письменного периода в истории человечества или, что точнее, ее отдельных исторических периодов, связанных с крупнейшими мировыми империями (цивилизациями), например, «римская археология», «византийская археология», «золотоордынская археология» и пр. [о ее предмете и методе см.: Lees, Burke, Orser, 2008];
• «исламской археологии», которая ныне изучает не столько архитектурные памятники и материальные предметы, связанные с исламским культом, сколько всю материальную историю регионов Европы, Африки и Азии периода доминирования здесь исламских политических образований и государств [Insoll, 1998, p. 1-25; 2001; Northedge, 1999].

Перечисленные составляющие «османской археологии», безусловно, свидетельствуют об оптимальности использования именно этого термина по отношению к Крыму при изучении его археологических памятников и в целом материальной культуры конца XV—XVIII вв. Весь полуостров в данный исторический период был частью османского мира, независимо от того, какая из его областей находилась под контролем администрации Османской империи или управлялась зависимым от нее Крымским ханством [о так называемом османском «вассалитете» Крымского ханства см.: Зайцев, 2010]. Он являлся важнейшим региональным центром османского Причерноморья, где происходили процессы заимствования и переосмысления на местной почве достижений культуры и искусства Османской империи, регулярный османо-крымский товарообмен и миграции населения.

В таком историческом контексте понятие «османской археологии» применительно к истории Крыма значительно глубже терминов «турецкая археология» и «мусульманская археология», ввиду неопределенности содержания первого в современной турецкой историографии — изучение археологии Османской империи в целом или все-таки деятельности ее государственных институтов в этом направлении с конца XIX в., и сосредоточенности последнего прежде всего на исследовании материальных памятников ислама и истории региональных исламских общин [Ситдиков, Измайлов, 2016, с. 13-14]. Ему также явно уступает в географическом смысле определение «археология Крымского ханства». К тому же особенности средневековой археологической культуры крымских татар в сравнении с «османской археологией» остаются все еще не изученными, что делает выделение этого термина для обозначения самостоятельного направления археологической науки, на сегодняшний день, преждевременным.

Археологическое изучение памятников Крымского ханства и Османской империи в Крыму: основные этапы

Очерк, посвященный истории археологического изучения памятников «османской археологии» на полуострове, до сих пор не написан. Наш раздел, скорее всего, лишь частично компенсирует данный историографический пробел. Его целью является выделение основных этапов и рубежных научных археологических (историко-археологических, архитектурно-археологических) исследований объектов интересующего нас периода времени. Многочисленные описания мусульманских позднесредневековых культовых и общественных объектов, оставленные европейскими и российскими путешественниками конца XVIII — середины XIX вв., как и путеводители или популярные очерки конца XIX — XX вв. по истории архитектуры полуострова, привлекаются лишь в случае полного отсутствия каких-либо данных о раскопках этих памятников.

Начальный этап научного изучения объектов «османской археологии» в Крыму, очевидно, связан с археологическими исследованиями памятников периода Крымского ханства на территории г. Бахчисарая в конце XIX — начале ХХ вв. Несмотря на свою широкую известность, они привлекли серьезное внимание научной общественности лишь в связи с катастрофическим разрушением набережной Бахчисарайского Ханского дворца в начале лета 1892 г. и осознанием необходимости подготовки проекта реставрации бывшей резиденции крымских ханов, находившейся к этому времени в аварийном состоянии. Разработка проекта ремонтно-реставрационных работ возлагалась на Императорскую Археологическую комиссию и Таврическую Ученую Архивную комиссию. Его программу фактически сформулировал в небольшой заметке о дворце Н. П. Кондаков, возглавивший специально созданную Научно-художественную комиссию: восстановление в прежнем состоянии объектов, составляющих ныне историческое (средневековое) ядро Ханского дворца — портала «Демир-Капу», Зала Дивана, Летней беседки, «Фонтана слез» и «Золотого фонтана» в Фонтанном дворике, «Золотого кабинета», Малой и Большой дворцовых мечетей, медресе, дюрбе, включая их оригинальные интерьеры и росписи, и обязательность предшествующих реставрации и ремонтам археологических работ [Кондаков, 1899; об этом проекте см. также: Эминов, 2017, с. 31—33; Науменко, Герцен, Ганцев, 2020, с. 107—111].

Однако, первые раскопки позднесредневековых памятников Бахчисарая были проведены на территории заброшенного мусульманского кладбища в ущелье Ханлы-Дере, расположенном по направлению движения из Ханского дворца в местность Салачик. В течение 1898—1899 гг. местным полицмейстером А. Г. Иваненко, при участии членов ТУАК — А. И. Маркевича и А. О. Кашпара, здесь были исследованы три средневековых мавзолея-дюрбе, датированных, на основании зафиксированного погребального обряда и монет хана Селим Герая (без уточнения их хронологии), периодом Крымского ханства (Рис. 1) [об этих раскопках см.: Заседание 20 апреля 1898 года, 1899, с. 85-87; Заседание 15 ноября 1899 года, 1899, с. 121-122; Маркевич, 1899, с. 89; Раскопки в Бахчисарае, 1902, с. 37-38; Кирилко, 2009, с. 439-442]. К сожалению, из-за полной утраты дюрбе к настоящему времени уточнить их датировку, как и точное местонахождение объектов раскопок, сейчас уже не представляется возможным [о локализации местности Ханлы-Дере и расположенном здесь мусульманском некрополе см.: Гайворонский, 2006, с. 10; Свод, 2016а, с. 38-40]. Отметим в этой связи лишь недавнюю публикацию фрагментов узорной бархатной ткани XV—XVI вв. османского происхождения из одного из мавзолеев, раскопанных в Ханлы-Дере в 1899 г. [Теплякова, 2016].

На территории Бахчисарайского Ханского дворца первые археологические исследования были проведены архитектором В. А. Фоминым несколько позднее, в 1902—1903 гг., в ходе разработки уже упомянутого проекта его реставрации. Места этих раскопок восстанавливаются на основании одного из планов Н. П. Краснова, которому ИАК были поручены выполнение архитектурных обмеров и разработка эскизных предложений по художественной реставрации внешних и внутренних фасадов основных дворцовых зданий [Науково-проектна документацiя, 2009—2010, кн. 1, с. 57, рис. 36], архивных документов [ГАРК. Ф. 26. Оп. 8. Д. 83. Л. 6-9] и доклада архитектора П. П. Покрышкина на заседании ИАК от 02.12.1909 г. [Бахчисарайский дворец, 1910]. Из них следует, что работы велись на нескольких участках исследований: в воротном проеме Главного корпуса — до уровня каменной мостовой; перед «Порталом Алевиза» — до уровня каменной мостовой; в Фонтанном дворике, между Залом Дивана и Малой мечетью, где обнаружены три уровня каменного мощения и система керамических водопроводных труб под ними; в помещении «Казнохранилища», где выявлены остатки двух более ранних каменных сооружений, в том числе с коробовым сводом; в 3але Дивана, где были открыты квадратный бассейн с водопроводными трубами и остатками фонтана (?), более ранняя мощеная поверхность и фрагменты стен, вероятно, ей синхронных; в Бассейновом дворике — до уровня каменной мостовой; в Персидском дворике, где была раскопана средневековая баня и каменный водоотводный канал. К сожалению, материалы раскопок В. А. Фомина (планы, разрезы, таблицы находок), за исключением чертежей и эскизов Н. П. Краснова, выполненных, скорее всего, в это же время, не сохранились. Поэтому можно лишь предполагать точную датировку и атрибуцию открытых строительных остатков.

Несмотря на скромные результаты раскопок 1898-1899 и 1902-1903 гг., археологические памятники Бахчисарая с этого времени по праву входят в число наиболее важных для изучения материальной культуры Крымского полуострова в османский период его истории. Их основной перечень и состояние, в том числе расположенных на территории городища Чуфут-Кале и в ущелье Салачик, приведен уже в небольшой заметке 1917 г., написанной У. Боданинским [Боданинский, 1917]. За пределами Бахчисарая интерес к материальным древностям конца XV — XVIII вв. в это время оставался незначительным. Отметим лишь первые публикации османского фаянса групп «Iznik Ware» и «Kutahya Ware», маркерной керамики для объектов «османской археологии» во всех регионах османского мира, из раскопок в портовой части Феодосии в 1890-е гг. и на территории Мангупского городища, где в 1912—1914 гг. исследования проводил Р. Х. Лепер [Штерн, 1906, с. 77-83, табл. IX, 85, 94–97; Лёпер, Моисеев, 1918, с. 84, рис. 130; о раскопках Р. Х. Лепера на Мангупе: Герцен, Науменко, 2019, с. 139-142].

Качественно новый этап исследований памятников современной «османской археологии» на полуострове приходится на период 1924—1929 гг., когда во многом благодаря усилиям У.А. Боданинского, первого директора Бахчисарайского музея тюрко-татарской культуры, была создана и вела активную деятельность комплексная экспедиция по целенаправленному и всестороннему изучению материальных древностей Крыма, связанных с историей и культурой крымских татар [о хронологии этих исследований см.: Боданинский, 1930; Мирас..., т. 1, 2016, с. 22-53]. Участие в этом проекте известных историков-востоковедов, археологов, архитекторов — И.Н. Бороздина, А.С. Башкирова, Н.Л. Эрнста, П.И. Голландского, Б.Н. Засыпкина, обеспечило ему высокий научный уровень при проведении полевых исследований и анализе полученных результатов. Следует также отметить О.Н. Акчокраклы, являвшегося, наряду с У.А. Боданинским, одним из самых инициативных членов научной группы экспедиции [о нем см.: Мирас..., т. 1, 2016, с. 129-137; републикация основных работ: Акчокраклы, 2016].

Собственно археологическая часть проекта 1924—1929 гг. была связана с раскопками двух крупных средневековых городищ Крыма — Солхата (г. Старый Крым) и на плато Чуфут-Кале в восточной части г. Бахчисарая. Если в Солхате они в 1925—1926, 1928 гг. были сосредоточены в основном на изучении ключевых архитектурно-археологических комплексов золотоордынского времени в истории городища — караван-сарая и медресе вблизи так называемой «мечети Узбека» [Бороздин, 1926, с. 286—301; 1927, с. 258—274; Башкиров, 1927], то на Чуфут-Кале в 1928—1929 гг. была полностью открыта центральная мечеть крепости [Акчокраклы, 1928, с. 166-168; Боданинский, Засыпкин, 1929; Акчокраклы, 1929, с. 183—185], построенная, как сейчас считается, в 1454—1455 гг. ханом Хаджи Гераем (1441—1466) [Герцен, Могаричев, 2016а, с. 183—184; Исторический атлас Республики Крым, 2015, с. 151—153]. Помимо этого, археолого-топографические и археолого-эпиграфические исследования впервые проведены на ряде памятников периода Золотой Орды и Крымского ханства в г. Бахчисарае: в 1924 г. — на территории поселения Эски-Юрт и в местности Азиз, где обследовались, в том числе, сохранившиеся до настоящего времени четыре дюрбе-мавзолея [Боданинский, 1927, с. 199-200; Мирас..., т. 1, 2016, с. 27; Боданинский, 2018, с. 98], в 1928 г. — на месте руин загороднего ханского дворца в Ашлама-Дере, сопровождавшиеся шурфовочными работами [Боданинский, 1930, с. 9; Мирас..., т. 1, 2016, с. 48], и в 1927-1929 гг. — на территории азиза Газы-Мансур в балке Марьям-Дере [Акчокраклы, 1928, с. 170-172; 1929, с. 184, 186].

Безусловно, несмотря на качественную фото- и графическую фиксацию выявленных в ходе раскопок объектов [данная группа материалов уже опубликована: Мирас..., т. 2-3, 2016], методика археологических исследований оставляла желать лучшего, полностью соответствуя требованиям своего времени. В изданных материалах практически не уделено внимания стратиграфии памятников и обнаруженному массовому археологическому материалу; все датировки обоснованы данными эпиграфики и архитектурными аналогиями. Этого, на сегодняшний день, явно недостаточно для установления точной хронологии и периодизации перечисленных археологических объектов. Пожалуй, среди всех научных работ, опубликованных по итогам проекта 1924—1929 гг., наибольшую актуальность сохраняет до настоящего времени лишь статья Б.Н. Засыпкина, первое обобщающее исследование, посвященное мусульманским архитектурным памятникам XIV—XVIII вв. на полуострове (дюрбе, мечетям, медресе, караван-сараям, хамамам) и написанное к тому же на материалах собственных натурных обследований автора 1926—1927 гг. [Засыпкин, 1927].

Тем не менее трудно переоценить значение археологических и архитектурно-археологических исследований 1924—1929 гг. для современной «османской археологии» в Крыму. Они, по сути, сформировали необходимую методологию будущих работ в этом направлении, определив основной круг и разновидности археологических памятников и показав на практике необходимость междисциплинарного характера их изучения.

Следующий этап изучения памятников «османской археологии» на территории полуострова — 50—80-е гг. XX в., — может быть определен как период накопления археологического материала и знаний. С учетом уже более совершенной методики ведения полевых работ на археологических памятниках, потребовавшей от исследователей изучения и фиксации всех выявленных культурных горизонтов и строительных ярусов, начиная от верхних напластований, сформировавшихся в позднесредневековое и в Новое время, их основным источником становятся, в первую очередь, результаты систематических раскопок многослойных археологических объектов (городищ, крепостей) Крыма, силами крупных научных экспедиций — Мангупской (с 1967 г.), Судакской (1977—2000 гг.), Солхатской (с 1978 г.), Алустонской (1981, 1984—1995, 1998 гг.), Партенитской (1985—1988 гг.), Чуфут-Кальской (1987—1989 гг.). Главным, но объективным недостатком таких многолетних работ на памятниках является длительное формирование источниковой базы, в том числе и по интересующему нас периоду времени, а также медленное введение новых материалов в научный оборот. Показателем этого является практически полное отсутствие обобщающих исследований, за исключением небольшого очерка А. Л. Якобсона 1964 г., посвященного материальной культуре Крыма XVI—XVIII вв. и основанного, как и прежде, на обзоре известных архитектурных памятников Бахчисарая [Якобсон, 1964, с. 141—148]. Лишь в 1988 г. опубликован первый археологический комплекс, скорее всего, конца XVII-XVIII вв., из раскопок барбакана Судакской крепости [Баранов, 1988, с. 90-92, рис. 12]. Только в 2000-х гг. изданы материалы этих исследований не территории Алустона [Алядинова, Тесленко, 2015], Партенита [Алядинова, 2015] и Чуфут-Кале [Герцен, Могаричев, 2001].

Другим источником формирования сведений о материальной культуре Крыма в османский период его истории оставались археологические раскопки памятников этого времени в рамках подготовки научной документации для их реставрации либо в ходе благоустроительных работ в исторической части городов полуострова. Их качество во многом зависело от условий охранных исследований и степени вовлеченности специалистов-археологов в разработку реставрационных проектов.

Примерами таких работ являются, прежде всего, археологические исследования на месте османской крепости в Керчи, в ходе реконструкции центральной площади Ленина (бывшая Предтеченская площадь) и расположенной здесь церкви св. Иоанна Предтечи в 60—80-е гг. ХХ в. (раскопки И. Б. Зеест и А. Л. Якобсона в 1963—1964 гг., Т. И. Макаровой в 1970—1971 гг. и В. Н. Холодкова в 1988 г.), ограниченные по площади и оставшиеся практически не изданными [Науменко, Пономарев, 2018, с. 354—355]. Крайне низким методическим уровнем характеризуются раскопки Бахчисарайского Ханского дворца, проводившиеся Е. И. Лопушинской в 1960-1962 гг. и А. Б. Авагяном в 1985-1986 гг. в рамках подготовки проекта реставрации памятника [подробнее см.: Науменко, Герцен, Ганцев, 2020, с. 111]. Пожалуй, лишь раскопки 1988 г. на месте Арабатской крепости, в ходе которых были частично исследованы морские ворота, пороховой погреб, мечеть, хамам крепости и в последующей публикации уточнена ее историческая периодизация, могут быть оценены как по-настоящему удачные [Герцен, Колтухов, 2009, с. 149—156].

Современный период «османской археологии» в Крыму начинается в начале 90-х гг. ХХ в. Среди рубежных научных исследований, определивших его проблематику и методологию, необходимо, прежде всего, отметить публикации И. В. Волковым и Дж. Хэйсом в 1992 г. классифицированных керамических комплексов османского периода из раскопок крепости Азак и квартала Сарачхане в Стамбуле, которые содержали основные группы реперных находок XV—XVIII вв. (бытовой глазурованной и неглазурованной керамики, изделий из фаянса и селадона, курительные трубки), характерные для культурных горизонтов этого времени на памятниках всего Причерноморья и Восточного Средиземноморья [Волков, 1992, с. 14-19, табл. 3; Hayes, 1992, p. 233-395]. Эти работы, наряду с вышедшим позднее керамическим гидом-определителем И. Врум [Vroom, 2005, p. 140-177], сохраняют свое значение вплоть до настоящего времени, особенно в процессе практической обработки массового археологического материала.

Практически одновременно изданы две монографии, посвященные истории Мангупа и Чуфут-Кале, двух крупнейших крепостей османского Крыма, основанные на результатах их археологического изучения [Герцен, 1990; Герцен, Могаричев, 1993]. Они показали широкие возможности использования данных археологии в исторических реконструкциях, в том числе применительно к периоду конца XV — XVIII вв. в истории памятников.

Финальным этапом становления османских исследований в археологии на полуострове стало, очевидно, проведение в 1998 г. в г. Ялте Международной научной конференции «Поливная керамика Средиземноморья и Причерноморья X-XVIII вв.». На ней впервые предметно обсуждались вопросы атрибуции и хронологии наиболее важных керамических индикаторов археологических комплексов османского времени. Итоги этих дискуссий опубликованы в сборнике материалов конференции.

К началу 2000-х гг. процесс актуализации «османской археологии» в Крыму окончательно завершился. Об этом свидетельствует резко возросшее число раскопок памятников османского периода в истории полуострова, сопровождавшееся достаточно оперативным введением новых данных в научный оборот (об этом ниже). Еще одним фактором, позволяющим рассматривать данное направление археологической науки как уже сложившееся, со своим предметом научных штудий и хорошо выраженной специализацией, является ряд успешных диссертационных проектов по этой проблематике, основанных, в том числе, на результатах самостоятельных археологических (историко-археологических) исследований их авторов [Бочаров, 2000; ряд диссертаций опубликованы в виде монографий: Руев, 2014; Ибрагимова, 2015; Белик, 2016].

Современная «османская археология» в Крыму: основные направления исследований

Как уже неоднократно отмечалось, «османская археология» в Крыму все еще находится на стадии формирования своей источниковой базы. Из-за этого ее всесторонняя характеристика, которая должна включать обзоры археологии городов и крепостей, поселений и сезонных стойбищ, некрополей и святых мест (азизов), объектов архитектурной археологии (дворцов, мечетей, текие, дюрбе, караван-сараев, хамамов и др.), памятников водоснабжения, производственных центров, полей военных сражений и пр., пока еще не возможна. Наш анализ подводит итоги лишь основных направлений археологических исследований за последние 20-30 лет, фиксируя их современную степень изученности и перспективы. В некоторых случаях он сопровождается также максимально полным историографическим обзором в отношении раскопок отдельных памятников (Рис. 2).

Историческая топография крепостей Османской империи и городов Крымского ханства на Крымском полуострове. В перспективе, после проведения целенаправленных раскопок памятников на широкой площади, данное направление исследований, несомненно, станет важнейшей частью «османской археологии» на полуострове. Однако пока оно носит, по большей части, историко-археологический характер, так как сосредоточено на реконструкции размеров, планировки и архитектурно-топографических доминант городов и крепостей Крыма, входивших с 1475 г. в состав санджака Кефе Османской империи, повышенного в 1568 г. до статуса одноименного эялета (провинции), либо расположенных на территории Крымского ханства, главным образом на основании имеющихся сведений письменных и картографических источников, с редкой дополнительной информацией о результатах раскопок отдельных археологических объектов. Среди письменных источников наиболее информативными для периода XVI—XVII вв. остаются данные османских дефтеров 1520 и 1542—1543 гг. [Berindei, Veinstein, 1979; Veinstein, 1980; Fisher, 1981] и турецкого путешественника Эвлия Челеби (около 1666—1667 гг.) [Эвлия, 2008]; материалы картографии особенно важны для восстановления планировки городов и крепостей полуострова второй половины — конца XVIII в., то есть накануне и в момент его вхождения в состав Российской империи.

На сегодняшний день такого рода исследования выполнены для большинства османских крепостей на территории Крымского полуострова — Кефе [Бочаров, 2000, с. 6-7, 14-19; Бочаров, 2016а; Курникова, 2020], Мангупа [Бочаров, 2008; Герцен, Науменко, 2019, с. 124-134, 160-162], Судака [Майко, Джанов, 2016], Балаклавы [Бочаров, 2019], Керчи [Бочаров, 2005; Белик, 2016, с. 50-57; Науменко, Пономарев, 2018], Ени-Кале и Арабата [Герцен, Колтухов, 2009; Белик, 2016, с. 57-107] (Рис. 3). Исключением в этом смысле является крепость Инкерман, данные о которой ограничены информацией о крепости в дефтере 1520 г. [Неделькин, 2017] и по-прежнему дискуссионными сведениями о ее застройке и системе обороны по итогам натурных обследований и раскопок 1948—1950 и 1984—1988 гг. [Бертье-Делагард, 1886, с. 179—201; Веймарн, 1963; Филиппенко, 1996].

Историческая топография городов Крымского ханства, главным образом для периода XVII—XVIII вв., восстанавливается для Бахчисарая [Бочаров, Сейтумеров, 2017], Ак-Мечети (Рис. 4) [Бочаров, 2015] и в самом общем виде для Кырк-Ера (Чуфут-Кале) [Герцен, Могаричев, 2016а, с. 30-34, 189-240] и Гезлева [Кутайсов, 2004; Кутайсов, Кутайсова, 2007, с. 42-60]. Сведения о других региональных городских центрах, находившихся под юрисдикцией крымских ханов, — Карасубазаре, Эски-Крыме (Старом Крыме) и Ор-Капу (Перекопская крепость), по-прежнему не систематизированы.

Из изучения исторической топографии крепостей и городов Крыма конца XV — XVIII вв. следует ряд важных заключений общего характера:

Для большинства крепостей Османской империи на территории полуострова, за исключением пока еще слабо исследованного Инкермана и построенных в начале XVIII в. Арабата и Ени-Кале, характерна топографическая преемствованность с существовавшими ранее на их месте планиграфическими структурами. Она выражается в сохранении конфигурации линий оборонительных стен XIV-XV вв. и общей композиции крепостей: цитадель — основная (внешняя) линия обороны — неукрепленное предместье. Новые фортификационные элементы — валганги, гласисы, значительное утолщение стен и др. — отражают принципы военного дела эпохи, связанной с широким применением огнестрельного оружия.

Несмотря на различное происхождение городов и крепостей Крыма (построенных ли заново, как в случае с большинством городских центров Крымского ханства, или развивающихся на месте более ранних населенных пунктов), для них в целом характерен иррегулярный тип внутрикрепостной (внутригородской) застройки, основными элементами которой становятся замкнутые жилые кварталы (махалле), разветвленная и подчиненная рельефу местности сеть центральных улиц и переулков и новые архитектурно-топографические доминанты — мечети, медресе, караван-сараи, рыночные площади и др. На свободных пространствах городской территории или на ее окраинах функционируют некрополи. Прямой преемственности между застройкой XVI— XVIII вв. и более раннего времени не было, даже если речь идет об османских крепостях Южного и Восточного Крыма. Как показывают археологические исследования, позднесредневековые строительные ярусы возводились поверх прежней, уже руинированной застройки, с активным использованием последней в качестве «каменоломен» для добычи строительного материала. В то же время, по данным письменных источников, известны случаи трансформации христианских храмов XV в. в мусульманские мечети.

Важнейшей частью городской жизни является функционирование системы этноконфессиональных кварталов (мусульманских, христианских, иудейских и др.) на территории крупных городов и крепостей, независимо от их политико-административного подчинения. Трудно сказать, насколько эта традиция раздельного проживания представителей различных общин была привнесена на полуостров собственно османами или же она была утверждена в качестве основы религиозной и экономической политики только правителями Крымского ханства. Скорее, она уже складывается ранее, как это хорошо видно на примерах из истории генуэзской Каффы или Мангупа, столицы православного княжества Феодоро в XV в.