«Я несколько раз хотела бросить нашу консерваторию и уехать в Москву»

«Несмотря на потерю государственности, музыкальный генофонд помог татарам сохранить народ как этническую единицу»

Промежуток 1980—90-х годов довольно активно был заполнен моим песенным творчеством, однако после перестройки, после того как эфир радио и телевидения перешел на коммерческие рельсы, его задача развития национальной эстрады, популяризации профессиональной музыки и воспитания вкусов, культуры и духовных ценностей народа сошла на нет. Приоритеты эфира изменились. Основной его целью стало зарабатывание денег. Профессионалы, как авторы, так и исполнители, стали не нужны, поскольку самодеятельность сама готова оплачивать эфир, лишь бы рекламировать себя. Я понимаю, наш народ очень музыкальный и каждый хочет показать себя и свое творчество. В советские времена самодеятельность могла себя проявить в клубах и Дворцах культуры, но сейчас они практически не действуют. У татарского народа очень сильный музыкальный генофонд. Вся жизнь народа пронизана песней, являющейся его основной духовной пищей. Несмотря на потерю государственности, музыкальный генофонд помог татарам сохранить народ как этническую единицу. Именно благодаря музыкальному искусству, народным песням, сохранившим до сих пор древний национальный дух, наш народ смог после потери своей государственности сохранить себя как яркий самодостаточный этнос.

Припоминаю, во время учебы на теоретико-композиторском отделении Казанской консерватории у меня, прирожденного мелодиста, был очень сложный период, когда я несколько раз хотела бросить нашу консерваторию и уехать в Москву. Во-первых, сначала после окончания музыкального училища мне закрыли дорогу в Ленинградскую консерваторию, куда я хотела поступать с рекомендательным письмом от моего педагога по композиции Юрия Виноградова. Директор музучилища Марс Гумеров заявил мне, что я должна поступать только в Казанскую консерваторию, иначе в Ленинград поступит звонок и меня там не примут, мне придется ехать по распределению в сельский район. Таким образом, пришлось остаться в Казани, где в нашей консерватории меня определили в класс композитора Рафаэля Белялова, который будучи увлечен авангардной музыкой, требовал этого же и от своих студентов. Он в течение пяти лет упорно пытался направить меня по тому же пути. А я по натуре была мелодистом, поэтому мне, студентке, постоянно приходилось выслушивать его слова о том, что я пишу старомодную музыку, что нужно писать по-другому, в авангардном духе, используя в своей музыке резкие диссонансы и тому подобное.

В то время в музыкальных вузах была поголовная мода на авангардную музыку, в Европе устраивались фестивали авангардной музыки, типа «Пражская весна», «Варшавская осень» и другие. Но я интуитивно не принимала душой этот авангард, считая его чуждым природе музыки, воспринимала его только как средство создания негативного образа, в частности войны, смерти, а точнее, я бы сейчас сказала, сатанизма. Уже тогда, в 1970-х годах с Запада в сознание советских музыкантов постепенно начали внедрять этот негативный образ, постепенно разрушая таким образом нашу культуру, после чего сегодня мы имеем то, что имеем. Кстати, отойдя немного в сторону, хочу сказать, что многие советские композиторы тогда приняли авангард, в частности, хочу упомянуть основную лидирующую когорту — это Альфред Шнитке, Эдисон Денисов и всем нам не безызвестная Софья Губайдуллина. Не касаясь разбора их творчества и моего отношения к ним, хочу просто констатировать факты — в советские времена их творчество у нас в стране не особо официально приветствовалось, зато на Западе их подняли на вершину, признавая чуть ли не гениями. После перестройки их с распростертыми объятиями приняли за рубежом, в частности, в Германии, предоставив все жизненные и творческие условия. Что касается моего личного отношения к ним как музыканта, могу сказать, что в высоком профессионализме, особенно в плане оркестровки, им невозможно отказать, но вот сама их музыка меня и мою душу совсем не трогает. Даже знаменитое разрекламированное произведение «Час души» Софьи Губайдуллиной. Я не нашла в нем особой души.

Итак, возвращаясь к периоду своей учебы в консерватории, хочу сказать, что, будучи настроенной против авангардной музыки, я среди студентов-композиторов оказалась в образе белой вороны. Я категорически не принимала авангард ни в какой форме, и можно представить, какое противоречие творилось у меня в душе среди общей массы противоположно настроенных студентов и педагогов. Я упорно пыталась идти против течения и из-за этого несколько раз даже хотела бросить консерваторию, хотя в человеческом плане отношения с Рафаэлем Беляловым у меня были очень добрыми. Но это не спасало моего положения. Он не понимал меня как музыкант, требовал выполнения его условий, в связи с чем все мои произведения, написанные в консерватории, были чужды мне самой, вызывали в душе противоречивые и негативные чувства, хотя все экзамены по композиции я сдавала на отлично.

После окончания консерватории я несколько лет вообще не хотела писать музыку, даже собираясь уехать из Казани. Но судьба подарила мне шанс вернуться в музыку, можно сказать, через возвращение к своему народу. Рафаэль Нуриевич предложил мне поработать музыкальным редактором в Татарском книжном издательстве, где я окунулась в сугубо татарскую среду, которая и вывела меня на музыкальный путь, на свою мелодическую стезю, в свое естественное творческое состояние.

«Песня «Кайту» в исполнении Хайдара Бигичева не прошла худсовет»

В советский период до перестройки на «Радио Татарстана», бывшем тогда практически единственным радиоэфиром, существовал худсовет — художественный совет, через который проходили прослушивание песни, записанные на радио. Без худсовета в эфире не попадало ни одно произведение. Конечно, художественная оценка специалистов была необходима. Отсутствие подобного совета очень ощущается особенно сейчас, в наше время, когда в эфире порой звучит низкосортная, вызывающая недоумение, а порой и стыд, примитивная попса. Однако при этом в случае с худсоветом бывали и довольно неприятные моменты, когда судьбу песни решали личные симпатии и антипатии членов худсовета к тому или иному автору или исполнителю. Часто бывало, что хорошие песни не проходили худсовет. Бывало такое и с моими песнями. Например, ныне ставшая национальной классикой песня «Кайту» («Возвращение») на стихи поэта Марселя Галиева в исполнении известного певца Хайдара Бигичева, в прекрасной аранжировке Марса Кашипова, не прошла худсовет! Мне, естественно, было обидно, поскольку как музыкант я реально оценивала музыкально-художественный уровень этой песни. И только благодаря упорству и настойчивости я после смены состава худсовета через два года снова подала ее на прослушивание, после которого песня наконец попала в эфир.

В память о талантливом и незаслуженно забытом музыканте Марсе Кашипове хочу рассказать одну историю. В свое время на меня очень большое впечатление произвела песня Сары Садыковой «Җидегән чишмә» в исполнении Зухры Сахабиевой-Бигичевой. Помню, как я, под впечатлением, сидела и сама подбирала музыку песни на фортепиано, много раз ее проигрывала и душевно переживала все ее мелодические интонации и гармонические оттенки. Песня «Җидегән чишмә» была написана в начале 1970-х годов, напечатана в журнале «Азат хатын» и какое-то время ее на концертах пела Зухра Сахабиева, однако песня незаметно прошла мимо слушателей. И только после того, как за нее по просьбе певицы взялся талантливый аккордеонист-аранжировщик Марс Кашипов, обработав мелодию и гармонию, в его аранжировке песня обрела мега-популярность в народе, стала классическим народным хитом. Я сравнивала оригинальные ноты этой песни из журнала с записью, и они сильно отличались в плане мелодии, формы, гармонии, поэтому я считаю этого музыканта соавтором этой песни. Когда, уже будучи музыкальным редактором, я в 1986 году выпускала авторский сборник Сары Садыковой «Җидегэн чишмә», то включила в него ноты многих песен Сары Садыковой в обработке и аранжировке Марса Кашипова, поскольку считаю, что нотная запись должна соответствовать звучанию записи песни.

Искусство записи музыки, в частности записи фонограммы песни, особенно в наше время — это новый отдельный вид искусства, который создают музыканты, специально занимающиеся аранжировкой и записью фонограмм музыки, соединившие в себе в том числе и специальность звукорежиссера. Оригинальные, яркие образцы записей песен мировой эстрады, к примеру, стали навечно звуковой классикой и образцом исполнения. Достаточно вспомнить записи песен вышеуказанных мировых поп-звезд, до сих пор не теряющие своей оригинальности, качества звучания и тем самым притягательности для современных слушателей.

Конечно, донести до слушателя замысел автора никто не сможет лучше, чем сам автор, но бывает и так, что талантливый музыкант сделает аранжировку и фонограмму музыки лучше самого композитора. Проще говоря, аранжировка (для песен) или оркестровка (для крупных сочинений) — это как одежда для человека, которая может либо изуродовать либо украсить его, но, к сожалению, многие, даже сами авторы иногда этого не понимают, спуская на тормозах вопросы качественной аранжировки и качественной записи фонограммы песни, а потом удивляются, почему такая хорошая песня никого не впечатлила и осталась без внимания.

Поэтому официально ныне по закону авторскими правами владеют не только композиторы — авторы музыки, но и аранжировщики, исполнители и создатели фонограмм.

«Многие незаслуженно забракованные худсоветом песенные шедевры так и не попали в эфир»

К моему счастью, следующим моим популярным в народе песням «Су буеннан әнкәй кайтып килә» («Песня о матери») на слова Марселя Галиева и «Мин сине шундый сагындым» («Я тоскую о тебе») на слова Фираи Зиятдиновой буквально повезло. С этими песнями стал популярным певец Айдар Файзрахманов, бывший на тот момент обычным баянистом.

Небезынтересна история этих песен, записанных перед международным женским днем в 1986 году и завоевавших популярность буквально через несколько дней. Обе песни мы тогда записали с ансамблем Ильгиза Магдеева — талантливого скрипача и саксофониста (к сожалению, впоследствии погибшего в Турции). Почему-то мне, обычно стремившейся к созданию широких мелодически развитых песен, перед самой записью на радио показалось, что у песни «Мин сине шундый сагындым» очень примитивная мелодия. Я помню, как 2 марта 1986 года я тихо со страхом открывала дверь в студию радиокомитета, где музыканты перед записью репетировали мою песню. Мне тогда было буквально стыдно за созданную, как мне казалось, примитивную песню. Я осторожно зашла с опущенными глазами, поскольку мне казалось, что ребята будут надо мной смеяться. Но, к моему удивлению, никто не смеялся: Ильгиз сделал полу-джазовую аранжировку, и песня зазвучала довольно прилично, а после того, как 6 марта Айдар Файзрахманов наложил голос, спев песню «Мин сине шундый сагындым» настолько проникновенно, тем самым облагородив простую мелодию, что я успокоилась. И как раз в это время в студию зашел председатель радиокомитета Хайруллин Ильгиз Калимуллович. Постояв несколько минут и послушав запись, он сразу же распорядился дать обе песни на следующий день в праздничный эфир и, естественно, после этого уже никто на худсовете не посмел возразить против. Так обе мои песни с легкостью попали в эфир, став фактически народными.

Как я уже ранее говорила, мои песни, как и песни других многих авторов, довольно часто не проходили худсовет. И причины чаще были не из-за качества музыки, слов или исполнения, а, как говорят, из-за человеческого фактора — отношения членов худсовета к создателям и исполнителям песен. Я человек упорный, и через год-два моим песням худсовет все равно давал зеленый свет. Я сожалею лишь о том, что многие прекрасные, на мой взгляд, записи песен других авторов, буквально песенные шедевры, незаслуженно забракованные, так и не попали в эфир, пропав бесследно из поля зрения. Не каждый автор мог бороться за свою музыку. Найти бы сейчас эти песни на радость современным слушателям, вынужденным порой слушать в эфире музыкальный мусор. Многие из этих песен пропадали, потому что авторы не приносили их на худсовет повторно.

А что касается авторского гонорара, то нам, авторам песен, на радио платили редко, поскольку всегда был приоритет редакторского гонорара, да мы особо и не просили, не то чтобы требовать. Для авторов было важнее, чтобы худсовет не браковал песни, чтобы музыка звучала в эфире и попала в фонд радио.