«Далианская Казань — это одновременно реальный, придуманный, немного искаженный посредством оптики город»

Новый эпизод книги «Сюрреальные нити судьбы: Сальвадор Дали, Гала и Казань»

«Далианская Казань — это одновременно реальный, придуманный, немного искаженный посредством оптики город»
Фото: Иллюстрация realnoevremya.ru/Никита Коновальцев

Мы начинаем публикацию нового эпизода книги «Сюрреальные нити судьбы: Сальвадор Дали, Гала и Казань» под названием «Сюрреалистические тона в облике Казани, увиденные Нарциссом/Сальвадором Дали благодаря Гале», в котором заведующая кафедрой философии КИУ Елена Яковлева начинает воображаемое путешествие по нашему городу.

Книжечка, если к ней приглядеться,
обернется самой обыкновенной чашкой
родом из Португалии,
где имеется плохонький посудный заводик.
Ибо помянутая чашка —
такой уж ее слепили!
если на что и похожа, так только
на переплетенья арабской вязи,
что радуют взор в южном пригороде столицы
(так радуют сердце
глаза той Прекрасной Дамы,
самой прекрасной дамы,
что я называю Гала).

С. Дали. Книжечка без переплета

То, чего не видно, не менее
важно, чем то, что видно.

Ж. Барон

Паранойя-критический метод Сальвадора Дали позволяет любой объект превратить в демонстрируя его парадоксальность, дерзость, провокационность, скандальность и даже сексуальность. Далианский паранойя-критический метод, базирующийся на противоречиях, множил их. Гению было чуждо классическое видение мира, он представлял окружающее пространство наоборот, абсурдно, выворачивая его и обнажая над(под)реальность. Соединяя несовместимое в своих поступках/высказываниях/художественных творениях, Сальвадор Дали рвал традиционные каноны и ценностные устои общества. Благодаря этому окружающая повседневность приобретала неожиданный ракурс, будучи демонстрируема в своеобразном сюрреалистическом свете. Опираясь на идеи З. Фрейда, гений делал акцент на сексуальности, что позволяло ему исследовать собственную душу, высвобождать скрытые в подсознании интенции и объяснять некоторые субъективные проблемы, хранящиеся в памяти и проявляющиеся в жизненном опыте.

Сальвадор Дали публично позиционировал собственный гениальный взгляд на действительность, нередко навязывая его другим. Удивительно, но в его творческом хаосе рождалась гармония, в которой маэстро зашифровал многие тайны своей жизни. При этом в работе «Покорение иррационального», затрагивающей проблемы смысла творчества, гений иронично подчеркивал: «Меня ничуть не удивляет, когда мои друзья, недруги и публика в целом утверждают, что они не понимают образов, возникающих в моем воображении, которые я перевожу на язык своих картин. Как они могут понять их, когда я сам, «производящий» эти образы, не понимаю их? Но тот факт, что сам я в момент письма не понимаю смысла своих картин, не значит, что они вообще лишены смысла: напротив, смысл их так глубок, сложен, многозначен и непроизволен, что ускользает от простого анализа и определения с помощью логической интуиции. Чтобы объяснить и перевести на общепринятый язык мои картины, их необходимо подвергнуть специальному анализу, причем со строжайшей научной точностью и предельной объективностью».

Ввиду того, что далианский паранойя-критический метод можно применить ко всему, осуществим воображаемое путешествие по Казани — городу, в котором родилась его муза Гала. Постараемся представить Казань сюрреалистичной, то есть такой, какой бы ее увидел и описал гений. Подчеркнем, Сальвадор Дали никогда не был в Казани, но, думаем, она как истинная женщина, как исток Галы произвела бы на него впечатление. Маэстро виртуозно представил бы город в сюрреалистическом свете.

Как мы считаем, далианская Казань — это одновременно реальный, придуманный, немного искаженный посредством оптики город, предстающий в качестве фантасмагорического видения. Безусловно, в подобной паранойя-критической интерпретации будут преобладать эмоционально-чувственные описания с налетом иррационализма, сумасшествия и мистики, за которыми прячется рациональное мышление. При этом сам маэстро, описывая город, вспомнил бы о маске одного из своих любимых персонажей — Нарцисса. Как известно, Нарцисс (в мифологии древних греков сын Кефиса/Эндимиона и Лаврионы/Селены), отвергший любовь нимфы Эхо/юноши Аминия, олицетворял гордыню и самовлюбленность. Но при этом Нарцисс символизировал одиночество, рожденное отчужденностью от любящих его людей. Надо признать, что образ Нарцисса оказывается довольно многоплановым, что обуславливает широкое поле его интерпретаций психологами, философами, культурологами, искусствоведами. Как считает французский писатель Паскаль Киньяр, «миф прост: охотник зачарован взглядом, не зная, что это его собственный взгляд, что он попросту видит свое отражение в лесном ручье. И он падает в это отражение, заставившее его оцепенеть, убитый собственным прямым взглядом» [1]. Исходя из данной трактовки, можно заключить, что Нарцисса убил собственный взгляд, зачарованный неизвестным. При этом объектом неведомого стало тело Нарцисса: «Наше тело существует в сознании лишь как объект страдания или видимость в глазах других», потому что человек не способен «безраздельно властвовать над своим телом» и не способен увидеть себя [1]. Нарцисс погибает из-за жажды познания, связанного с всматриванием в Я как в незнакомое себе. «Взгляд Нарцисса, обращенный на самого себя, побуждает его к «самоубийству» [1].

Подчеркнем, Сальвадор Дали на протяжении всей жизни с жадностью всматривался в себя, пытаясь объяснить поступки и действия. Он изучал произведения З. Фрейда, чтобы понять бессознательные мотивы своей жизни и воплотить их в творчестве. Неслучайно маэстро провозглашает: «Нарцисс — это Я», жаждущий всмотреться в себя и познать неизвестное. В жизни Сальвадора Дали обнаруживается многоплановость трактовки Нарцисса. Запечатленный на его полотне «Метаморфозы Нарцисса» (1936—1937) герой и его отражение — центральные фигуры композиции, демонстрирующие застылость красоты как смерти: «Еgо (я) жаждет отражения, раздела между внутренним и внешним, смерти того, что постоянно соотносит первое со вторым» [1]. Жизнь протекает под знаком неведения, вследствие этого последнее — обязательный компонент бытия. Исходя из этого, неведение необходимо любить, а не испытывать страх перед ним. Как заключает Паскаль Киньяр, «всякий человек, уверенный, что он «знает», отделен от своей головы, от изначальной случайности своего рождения»; «всякий человек, уверенный, что он «знает», лишается головы; ее отрубают от тела», а «отрубленная голова остается в воде зеркала. То, что обрекает человека на зачарованность (на эротическое смятение)», оберегая от безумия [1].

У Дали Нарцисс олицетворяет цепочку жизнь — смерть — возрождение, постоянно находящуюся в движении. Его Нарцисс на картине «Метаморфозы Нарцисса» превращается в каменную руку, голова — в яйцо/луковицу, из которой прорастает цветок. Данный процесс осуществляется постоянно, иллюстрируя паранойя-критическую деятельность личности, жизнь которой наполнена ассоциативными связями и обновлением навязчивых идей.

Путешествие по Казани

Опираясь на далиано-нарциссический тип мировоззрения, осуществим путешествие по Казани — городу рождения Галы, олицетворяющей птицу счастья для гения. Только благодаря Гале маэстро стал Сальвадором Дали — художником-сюрреалистом, известным всему миру.

Согласно татарской мифологии, птицу счастья звали Умай. Это высокочтимое женское божество символизировало Солнце. Умай жила в небесной зоне. Ее падающая на человека тень делала его счастливым, придавая божественную силу, а лучи играли роль искры в жизни индивида. Благодаря Умай личность приобретала невидимую жизненную энергию. Помимо этого, Умай играла роль Великой матери, помогающей рождению ребенка на свет. Отметим, что все перечисленные функции богини Умай (участие в рождении, защита, наделение сверхэнергией и силой) выполняла в жизни Сальвадора Дали Гала, поэтому данное сюрреальное сравнение оказывается уместным в контексте нашего погружения в далианское мировидение.

Любая сюрреалистическая история разворачивается в городском пространстве, таящем в себе множество загадок. Город может создать атмосферу чего-то нереального: в его повседневности рождается поэзия необычного и неожиданного. Но чтобы увидеть сюрреалистическую Казань, олицетворяющую Галу и священное место ее рождения, необходимо превратить жизнь в сон, а сон — в жизнь, правду — в притворство, а притворство — в правду. В упорядоченности обнаружить беспорядок. Находясь в реальности, раствориться в воздухе. Согласно далианской паранойя-критической методологии, только исчезновение поможет преодолеть самовлюбленность и увидеть мир, где короткое замыкание приведет к озарению в немыслимых ассоциациях.

Если, отойдя чуть подальше,
какое-то время глядеть пристально-рассеянным взглядом,
гипнотически недвижная фигура Нарцисса
потихоньку начнет исчезать —
и
в итоге исчезнет [2]

Гений считал, если вживающийся в городское пространство «человек лишен всякого воображения, он ничего не поймет, поскольку то, что я здесь представляю, может иметь десяток различных толкований». Сальвадор Дали, предоставляя свободу каждому, все-таки направлял воображение по определенному пути. Отправляясь в город далианского видения, индивид выступает одновременно в роли слушателя, зрителя и творца, обладая правом на собственную точку зрения. Любой город — это загадка не только в истории, но и с собственными историями. Именно наличие множества тайн и наделяет город притягательной силой, заставляя возвращаться в него и вспоминать о нем.

Осваивая и обживая определенные пространства, личность пытается сделать их приятными, комфортными для себя. Безусловно, время года и суток, погодные условия, солнечные/пасмурные дни, жизненные обстоятельства и субъективные эмоции влияют на описание места обитания, которое в зависимости от перечисленных состояний становится родным/чужим, близким/далеким, знакомым/незнакомым, защищающим/враждебным. Одним из топонимических пространств, включающих в себя географическое название и адрес, является город, обладающий собственным физическим телом, редко воспринимаемым целостно горожанами из-за своей обыденной привычности/привычной обыденности. Только гениальный ум Сальвадора Дали способен обратить внимание на детали, тем самым будоража воображение и встряхивая мышление от спячки.

Каждый город имеет свое уникальное и неповторимое тело, что свидетельствует о его бытийности в мироздании. При этом неважно, в каком пласте действительности — в реальном, надреальном или подреальном. Главное, что у города есть тело, обладающее формой и содержанием. Но, как правило, горожанин редко воспринимает его цельно: для него характерна способность понять/схватить только часть городского ландшафта, в которой он живет, работает, бывает. Только со смотровых площадок, на расстоянии, с высоких точек или высоты птичьего полета можно увидеть полностью городскую панораму. Или, находясь внутри пространства, подключить к процессу восприятия города воображение. Открытие городской телесности созвучно далианскому паранойя-критическому методу, замешанному на чувствах и разуме, бессознательном и сознательном, рациональном и иррациональном.

Тело города обладает материально-пространственной структурой, которая схематически выражается в планировке города. Само городское пространство застраивается зданиями и наполняется многочисленными архитектурными и скульптурными деталями. Силуэт города ограничен и заполнен хитросплетением узоров улиц, на которых обнаруживаются парки, скверы, площади, рынки, мечети, храмы, дома, офисные и торговые центры, памятники и скульптурные композиции. Городские артефакты несут на себе печать великих и малоизвестных имен, этнических и конфессиональных традиций, что придает образу города неповторимый колорит и облик.

Настанет
момент истины мифа,
когда фигура Нарцисса
примет очертанья руки,
выплывшей из собственной призрачной тени,
сжимая в пальцах яйцо, клубенечек, семя,
из которого новый Нарцисс — на сей раз цветок —
родится
[2].

Рукотворность города, а значит его искусственность, не мешают воспринимать его в качестве живого организма. Как справедливо заметил Г.З. Каганов, «совмещение живого с неживым, естественного с искусственным, просвечивание их друг через друга и способность друг друга замещать и обозначать — все эти свойства воображения воспитываются нормально развитой городской культурой и задают направление идентификации горожан со своей средой». Город оказывается живым и бытийствует своей собственной жизнью. Формы города и его районов, наполненных содержанием, одухотворяются. Неожиданно в очертаниях города начинают проступать антропоморфные черты, в чем усматривается паранойя-критический метод. Благодаря воображению город превращается в личность, обладающую собственной физиономией и чертами характера.

— Что с ним? Целый день пялится в зеркало, как баран.
— Не знаешь? (Переходя на шепот.) У него луковица в башке проросла.
«Луковица в башке» — каталонский синоним того феномена, который в психоанализе называется комплекс.
Так вот, если в башке завелась луковица, она и корни пустит, и лист развернет, и — будьте уверены! — всенепременно даст цветочную стрелку, и безотлагательно расцветет. Одним словом, Нарцисс нам гарантирован! [2].

Елена Яковлева
Справка

ИСТОЧНИКИ

1. Киньяр П. Секс и страх: Эссе.

2. Дали С. Метаморфозы Нарцисса. Паранойяльная поэма (и в то же время инструкция по восприятию метаморфоз Нарцисса, запечатленных на моем полотне).

ОбществоКультураИстория Татарстан

Новости партнеров