Шамиль Идиатуллин: «Этот роман — большая самоподстава»

«За последние лет десять я напридумывал кучу сюжетов»

— Шамиль, как ты писал это произведение? Кстати, это повесть или роман?

— Писалась повесть, а по объему, по количеству сюжетных линий получился роман. То есть это либо большая повесть либо небольшой роман. Пусть критики разбираются.

— Как ты его начал писать? Это ведь не первое твое приключенческое произведение.

— Не первое, да. Тут сошлось несколько моментов. Меня давно обзывали фантастом, еще когда вышел «Татарский удар», первая моя книжка. Это ни разу не фантастика, но издатели из осторожности поставили роман в серию «Современная фантастическая авантюра» и написали в аннотации, что действие происходит в недалеком будущем. Я в какой-то момент понял, что объяснять и спорить бесполезно, все равно от ярлыка не избавлюсь — значит надо писать фантастику. Так появилась «Это просто игра» — детская фантастическая повесть.

Меня же еще с «Убыра» детским автором называли. Так что я выдал подростковую фантастику. Потом я написал «Тубагач», откровенно детский фантастический рассказ. И считал, что гештальт закрыт, уже можно не считать себя самозванцем.

Прошлой весной на меня вышел крупный книжный сервис, который обеспечивает чтение по подписке — в виде текстов и аудио-книг. Они решили помимо уже изданных кем-то книг предлагать подписчикам собственный контент, уникальный, написанный специально для них. И сразу ко мне ломанулись: напиши что-нибудь, пожалуйста, что хочешь, но лучше бы фантастику. Я полгода отказывался: я ж не очень писать люблю, а по заказу и не хочу. А потом подумал, что вот она, возможность расписать один из десятков давно пылящихся в компьютере сюжетов. Иначе-то руки никогда не дойдут, а штука вроде интересная, такую я сам бы почитал.

Писалась повесть, а по объему, по количеству сюжетных линий получился роман. То есть это либо большая повесть либо небольшой роман. Пусть критики разбираются

— Как появился сюжет?

— За последние лет десять я напридумывал кучу сюжетов, которые даже не пытаюсь реализовать. Большинство появились не по моей инициативе. На меня то и дело выходят продюсеры: давайте сделаем кино, можете что-то с нуля придумать, есть такой-то запрос: на фантастику, на триллер, на текст про 80-е, на подростковые приключения. Вот я и написал в ответ на это курган десятки заявок разной степени проработки — от одной строки до 5—10 страниц с поэпизодником. Ничем это не кончилось, продюсеры просто исчезали.

И когда этот сервис вышел на меня в третий раз, я решил, что надо попробовать. Предложил им несколько вариантов, они отобрали три. Один из них я начал было писать, но в силу разных причин им не отдал, это получилась взрослая социальная фантастика, повесть «Светлая память». Она, бог даст, выйдет в редакции Елены Шубиной в составе фантастического сборника, который называется «Все как у людей» (и это не совпадение).

А для книжного сервиса я решил развернуть самую короткую заявку, там пара строк буквально была: подростковый экипаж в 1985 году отправляется в космос, возвращается в наше время и обнаруживает, что все изменилось: страна другая, мир другой, время другое. Что делать тут правоверным пионерам из эпохи развитого социализма? Готовы ли они здесь жить, учиться и бороться, как торжественно обещали?

Я подумал, что это такой челлендж — развернуть из одной строки повесть. Мне заказывали пять авторских листов. Я собирался писать что-то развлекательное, приключенческое, чтобы подросткам было интересно читать, за что я в 12 лет отдал бы пару зубов и все сокровища мира. При этом такое, чтобы и взрослым было интересно. И по ходу написания завелся так, что получилось 11 листов. И при этом уложился в сроки.

Я впал в ужас, предложил сократить, но издатель пришел в восторг, когда прочитал «Возвращение «Пионера», и сказал, что роман ни в коем случае сокращать нельзя.

«Большая часть, того, что мы читали — это были повести с продолжением»

— Он выходит по частям, раз в неделю?

— Да, у него девять частей.

— А ведь есть два вида чтения. Чтение залпом. И когда ты растягиваешь удовольствие. Вот я детские книги читал сразу.

— У меня были сомнения. Я в детстве читал взахлеб, по три книги одновременно. Грешно лечь спать, не узнав, чем все кончилось — это с одной стороны.

С другой, чтение по частям благословлено историей и традицией. Формат романов-фельетонов возник одновременно с тем, что мы считаем популярной литературой: так, с продолжениями, публиковались основные романы Дюма: «Три мушкетера», «Королева Марго» и так далее. Вся читающая Америка стояла на берегу океана и ждала, когда причалит пароход, который вез из Великобритании очередные куски романа Диккенса про Дэвида Копперфилда или крошку Доррит. Даже «Война и мир», если не ошибаюсь, печаталась частями. А что говорить про наше детство! Большая часть, того, что мы читали — это были повести с продолжением в «Пионерской правде», журналах «Пионер», «Костер», «Юный техник» и так далее. Мы ведь жили ожиданием продолжения «Звездолета на Вяте», «Голубятни на желтой поляне» или «Каруселей над городом».

Раз есть фантастическая детская повесть со словом «Пионер» — сам бог велел давать ее по кускам. Плюс я исходил из того, что издателю виднее, как продавать и продвигать.

За последние лет десять я напридумывал кучу сюжетов, которые даже не пытаюсь реализовать. Большинство появилось не по моей инициативе

— К книге есть еще и музыка.

— Вот именно. Издатели очень интересно поработали и над аудиоверсией, которую читает отличный актер Григорий Перель, и сразу спросили меня про пожелания относительно саундтрека. Я, естественно, пожелал «АИГЕЛ». Но выяснилось, что группа уже делает музыку для первого проекта сервиса — романа Евгении Некрасовой «Кожа» про то, как крепостная русская крестьянка и американская чернокожая рабыня меняются кожей и судьбой.

В итоге музыкой для «Возвращения «Пионера» стал сонифицированный — обращенный в звук — набор данных, поступавших с советских спутников «Вега-1» и «Вега-2», летавших к Венере и комете Галлея. А комета — один из героев книги.

Признаться, я ждал, что большинство читателей набьет мне виртуально морду — где, мол, следующий кусок? Ожидания отчасти оправдались, но удивительно большая доля аудитории вошла во вкус поэтапного чтения: дочитать-дослушать кусочек, смакуя его и гадая, что будет дальше.

— Сейчас какой кусок?

— Шестой из девяти. Дело вышло на финишную прямую. 8 сентября заканчивается публикация. Роман делится не ровно на две части. Первая половина, чуть поменьше, — подготовка к полету: обычные ребята, не гении и даже не отличники, становятся участниками космического эксперимента. Сперва такого отвлеченного от базовой повестки дня, но быстро выясняется, что только эти подростки и могут спасти человечество. Вот эта половина уже полностью доступна, как и интерлюдия о том, что было после полета. И на этой неделе стартовала вторая, заглавная половина: «Пионер» вернулся. Самым неожиданным образом.

— Ты много говоришь в сети про детскую фантастику. При этом в книге много материала, понятного больше людям, воспитанным в СССР. Получается, что повесть детская, но она как бы не для детей.

— Да, это не детская повесть. Она может восприниматься так в первой половине. Правда, уже в прологе я как честный человек задаю тональность, касаясь серьезных взрослых тем, которые будут затронуты позже в тексте. И это должно стать плоскостью отсечения для читателя, который хочет олдскульной детской развлекухи типа повести «Пятеро в звездолете». При этом первая часть — оптимистичная, детская. Хотя некоторый инфодамп присутствует. Вторая часть — ее детской не назовешь. Решать детям приходится совсем не ребяческие проблемы, как и бывает у нормальных подростков. Так же было в «Городе Брежневе» или «Убыре»: герой-подросток варится в котле недетских проблем. Видимо, у меня рука набилась ковыряться во взрослых вещах с помощью юных героев, которые, вероятно, мне близки.

Подросток — интересный объект исследования. Это всегда клокочущий вулкан страстей, гормонов, непонимания, нехватки опыта, переизбытка амбиций, самоуверенности, желания знать все и понимания, что все вокруг — дураки. Он интересен и как субъект, тот, кто преобразует жизнь, хотя на это не заточен. Раз за разом молодые люди решают судьбы мира, хотя не к этому они готовились, и не на это рассчитывали те, кто их воспитывал.

Большая часть, того, что мы читали — это были повести с продолжением в «Пионерской правде», журналах «Пионер», «Костер», «Юный техник» и так далее

«Последняя организация, в которой я добровольно состоял, — это комсомол»

— Ты очень подробно рассуждаешь о детской литературе. Сыплешь именами, которые мне порой даже не знакомы. Не хотел бы делать серию «Идиатуллин рекомендует»?

— Я очень не люблю выступать в роли пастыря, участника большой силы, союза, партии. Меня довольно регулярно зовут в разные организации. Я всякий раз объясняю, что последняя организация, в которой я добровольно состоял, — это комсомол. С его развалом я радостно выбыл и решил, что дальше — сам. По мере возможности не буду присоединяться, вступать в ряды, подписывать коллективные письма, пока это допускается. Несколько писем подписать пришлось, когда совсем припирало — речь шла о судьбе СМИ и конкретных журналистов. Но от массовых движений я стараюсь держаться в стороне.

Другое дело, что меня часто просят написать блербы, отзывы на книжки молодых авторов — и я стараюсь не отказываться, если они мне сколько-нибудь нравятся. Я выступал в качестве эксперта в нескольких премиях, но мечтаю сбежать отовсюду окончательно. Устал который год читать сотни чужих рукописей, из которых 20—30 прекрасны, а остальные либо необязательны, либо очень плохи.

Рубрика, условно, «Идиатуллин рекомендует» — у меня от такого, от предполагаемого выступления в роли гуру пальцы скручиваются. К тому же не уверен, что мое звонкое имя заставит читателя лезть за кошельком. Но на некоммерческих основаниях я давно так делаю. Чтобы обратить внимание на книги, каждый год составляю списки прочитанного-просмотренного, стараюсь отзываться публично о книгах, которые мне понравились.

В этом году из тех же соображений я согласился вести блог на одной читательской платформе. Блогеров там много, но большая часть пытается продвигать себя: я написал суперкнигу, ну-ка быстро все читать. Я решил писать про важные, нужные и просто милые мне книги, которые могут остаться в стороне от читательского внимания. И в силу газетной выучки делаю это регулярно, вываливаю текстик каждые 10 дней. На этой неделе, например, написал про замечательную детскую книгу шведского писателя Улле Маттсона «Бриг «Три лилии», которая дважды вышла в СССР и почти забылась. Много пишу про советские книги и современные российские. Но это все по собственной инициативе, конечно. Просить меня и бесполезно, и бессмысленно — я не отношусь к продающим авторам.

— В этой книге я не нашел человека, с которым мог бы тебя идентифицировать. И это понятно. Но при этом я четко считывал месседж «какую страну потеряли».

— Я находился в некоторой растерянности и когда начинал текст, и когда заканчивал. Назвать меня совкодрочером после «Города Брежнева» непросто. И не то чтобы я являюсь пламенным пропагандистом текущей ситуации: который бьется в восторге от того, что происходит сейчас.

Но из «Возвращения «Пионера» при желании можно вытащить совсем неожиданную трактовку. Потому что большую часть впечатлений формирует оптика рассказчика и слушателей.

Рассказчики в большинстве случаев — это прямодушные, наивные, очень бескомпромиссные ребята 13 лет. Их вознесло на пик довольно благополучное существование, общество, страна, набор идей, ради которых они готовы пожертвовать собой. Их так учили. С этого пика герои попадают на другой пик, в другую ситуацию, где они никто, и все не так, как их учили.

Я пытался представить себя, как я бы отнесся, если бы из 1985 года перенесся в 2021-й — и наоборот, как воспринял бы годы своего детства с сиюминутных позиций. Герои ведь ровесники, моего года рождения — это помогло мне вспомнить, возможно, неправильно, но честно, насколько позволила память и совесть, себя в то время.

Плюс очень важен фактор ошибки выжившего, но пострадавшего. Эксперимент завершился не так, как ожидалось. Ребята вернулись не туда, не к тому встречающему кругу, не в тот мир вообще, в зону вывернутого негатива. Но они же не дураки, живущие одной рефлексией. Они пытаются сообразить: а если бы нас встретили другие люди в других обстоятельствах, мы бы ведь иначе все оценили?

Я пытался представить себя, как я бы отнесся, если бы из 1985 года перенесся в 2021-й — и наоборот, как воспринял бы годы своего детства с сиюминутных позиций

Обратите внимание, что ребят я подобрал нестоличных. Они представляют собой регионы, про которые даже ничего объяснять не надо. Лениногорск, Грозный, рабочий поселок при Нурекской ГЭС Таджикской ССР. В двух последних случаях особенно понятно: обстановка, в которой их родной дом существовал в 1985-м, и сегодняшняя обстановка — это две большие разницы. И это вряд ли способно обрадовать человека, оторванного от этого дома.

Я готов к упрекам. Этот роман — большая самоподстава. Я подставляюсь перед патриотами и нелюбителями той и этой эпох, перед «заклепочниками», которые увидят, что у меня перевраны технические и научные моменты, перед тру-любителями фантастики, которая так не пишется, перед читателями большой литературы, которых может взбесить острый сюжет. И так далее. Тут я не виноват. Виноваты герои и обстоятельства.

«Это стыд, это грех, который будет на мне всегда»

— Да, у романа мощная научная база. Но в какой-то момент я начал думать, что она, скорее, надуманная. Ты изучал теории струн?

— Да, я обкладывался книгами, научными статьями, сравнивал наработки тех лет и современных, наши и американские. Я понимал, что все равно основной концепт абсолютно завирален, это же фантастика, товарищи. Но материал диктовал необходимость хотя бы минимального обоснования того, что происходит. По большому счету это на сюжет не влияет. Я мог бы и не сверяться с астрономическими таблицами, не лазить в исследования НАСА, протоколы заседания Совета главных конструкторов, подшивки «Правды» и астрономических бюллетеней. Но текст должен для меня быть достоверным, как бы я ни врал при этом. Даже газетные вырезки, вставленные в роман, у меня в основе подлинные — ну, чуть-чуть переделанные или стилизованные. Я хотел отразить момент эпохи. Это так же существенно, как выдерживать интонации, манеру речи, сленг конкретного десятилетия. И копания в научной литературе была фактором убеждения меня как читателя. Это, видимо, осталось от обучения в математической школе.

— Важный для меня лично вопрос. Выучит ли один из главных героев, Линар, татарский язык?

— Конечно, выучит. Он должен компенсировать, закидать ту пропасть, которая образовалась между ним и двумя самыми любящими его людьми, которых он не понимает, а они его понимают с трудом. Запоздалый стыд его накроет спустя 36 лет. Это воспроизведение моих ощущений.

В детстве я ездил на каникулы в Дрожжановский район к бабушке и дедушке. И почти с ними не общался: сам татарского почти не знал, әби совсем не знала русского, бабай обходился лексиконом, усвоенным на войне. И с дәү әни, маминой мамой, которая меня пестовала в городе и любила, как только дәү әни могут, по-татарски не говорил. Меня это не парило лет до двадцати. А потом накрыл жуткий стыд — и я бросился учить татарский. Сейчас я его освоил до той степени, что я бы их понял. Но их уже нет. Это стыд, это грех, который будет на мне всегда. А Линар сможет этот грех искупить. Он, конечно, не я, но это я его бросил в такую ситуацию и убежден, что он татарский выучит.