Айсылу Гариф: «Я скучала по языку, по запаху сырого мха, по лесам»

Фешинское училище — цирк — Москва

— Айсылу, твоя мама — поэт Ильсияр Иксанова. Как на тебя это влияло в детстве? Многие пытаются отрицать подобные родственные связи, другие ими пользуются.

— Я в детстве писала стихи, читала их, участвовала в конкурсах, конференциях, меня приглашали на детское радио ведущей, вообще, часто звали на телевидение, на радио, к примеру, прочитать стихотворение. Когда я была маленькой, постоянно на такие предложения велась. Когда стала старше, меня это начало напрягать. У меня сложилось впечатление, что меня приглашают не потому, что я такая крутая, а потому что я дочь своей мамы. Только из-за этого. Я стала отказываться от какого-либо участия, от сцены, начала отходить от подобного.

— А что мама говорила?

— Мамина позиция мне нравится. Она меня никогда ни к чему не принуждала. Хочешь — иди. Не хочешь — будь по-твоему. Я стала рисовать, ходить в кружки, вот это мне стало интересно. И она меня поощряла, поддерживала.

— Ты закончила КХУ. Чему ты училась?

— Я пошла на дизайн. Я в жизни ни о чем не жалею, кроме того, что тогда не пошла на живопись. Получилось что я девять месяцев ходила на подготовительные курсы, собираясь поступить на живопись. И в последний момент пошла сдавать на другую специальность, потому что познакомилась и подружилась с девчонками которые шли учиться на дизайнеров. Мне было 15 лет! Это была большая глупость.

Я рисовала. До поры до времени меня эта работа устраивала. А потом начались безумные поиски себя

— Что тебе дало Фешинское училище?

— По живописи там школа очень даже сильная. КХУ знают в Москве. А само явление «дизайна» было еще новым. Не знаю, насколько там все изменилось. Но мне казалось, что мало кто понимал, что такое дизайн. Нас учили, конечно, мы делали какие-то упражнения. Может, я была маленькой и глупой, но там я дизайнерам не стала. Покидала это заведение с твердым убеждением, что дизайн не мое, я в нем ничего не понимаю. Вообще, дизайнер — это человек с безупречным вкусом прежде всего. Умение рисовать, конечно, хороший бонус для дизайнера, но это не главное.

— Ты ехала в Москву через два года?

— Какое-то время я работала в Казанском цирке. Рисовала афиши, но это была поденная работа. В основном я занималась аквагримом, потом у меня сложились хорошие отношения с начальством, они предложили помогать им со складом. Я вела учет по товарам, выдавала зарплату и следила за порядком на складе.

— Зачем ты переехала в Москву?

— Я зарабатывала неплохие деньги в Казани, особенно для 19—20-летней, но была жажда перемен. Тогда я уехала в Турцию, а там подружилась с девочкой из Украины и уже вместе мы переехали в Москву. Это был 2014 год, ей не хотелось возвращаться домой, где на тот момент был Майдан.

Там я занималась росписью стен. То есть тем, что у меня хорошо получается. Я рисовала. До поры до времени меня эта работа устраивала. А потом начались безумные поиски себя. Я поняла, что рисовать мне нравится, что это у меня получается, но чувствовала, что начинаю деградировать, учитывая что обычно моими заказами были мультяшки в детских. Мне это наскучило. Искусство для меня никогда не было ремеслом, навыком, но интеллектуальной работой.

Суть в том, что ты хочешь донести. После этого ты начинаешь думать, каким методом этот месседж будет донесен лучше

«Почему я себя должна ограничивать перформансом?»

— И ты пошла в современное искусство?

— Я попала на Cosmoscow, ярмарку современного искусства. Это была не любовь с первого взгляда, скорее я пришла — и ничего не поняла. Мне стало интересно: что это такое, почему эти каляки-баляки покупают за огромные деньги, почему вокруг царит ажиотаж, кто этим занимается, почему у этих людей нет никаких ограничений. Все это меня обворожило. Я стала слушать лекции Дмитрия Гутова, потом пришла в Британку на день открытых дверей. Так все и началось. Я поняла, что хочу заниматься современным искусством, потому что это та область искусства, где нет границ.

— С чего ты начала?

— Мы ко всему приходили постепенно. Первый блок был посвящен двухмерному искусству, которое можно, условно, повесить на стену. Мы изучали техники, материалы, то, как их можно использовать. Нас учили задаваться вопросами: почему у работы такой размер, такая форма, почему использован именно такой материал? После мы перешли к трехмерному искусству, у нас были мастерский, где мы могли лепить, заниматься литьем, столярными работами. Потом начался блок перформанса. У нас его вела приглашенная преподавательница Мария Антонян. Прекрасная девушка. Она так подала предмет, что я в перформанс влюбилась.

— Как тебя сейчас называть?

— Я художник, ограничения тут будут лишними. Почему я себя должна ограничивать перформансом? Суть в том, что ты хочешь донести. После этого ты начинаешь думать, каким методом этот месседж будет донесен лучше — через перформанс, инсталляцию, картину.

— Какие твои три работы определяли бы тебя?

— Одна из из важнейших — перформанс «Сама виновата». Предстоящую «Ярату» я бы тоже сюда уже включила. И самая первая, с которая я начала мой путь — это 2D-работа, она называется «Даже не мечтай», состоит из трех больших холстов, на которой большими буквами написано слово из трех букв.

У меня сначала идет отрицание, потом вопрос, после я могу это принять. Но сначала у меня всегда недоверие

— Почему у тебя во многих названиях — отрицание?

— Я так, наверное, изучаю все. Через отрицание. Есть люди, которые, когда что-то читают, тут же этому верят и начинают говорить цитатами. У меня сначала идет отрицание, потом вопрос, после я могу это принять. Но сначала у меня всегда недоверие.

— Про тебя многие узнали по акции «Я не твоя проблема», когда ты разделась и легла в Казани на тротуар рядом с мусорным баком. Ты была рада этому интересу? Работа достаточно прямолинейная, внешние элементы закрывают в ней сам эко-месседж.

— Я бы не сказала, чтобы это моя любимая работа. Ты имеешь в виду, что люди больше увидели голую девочку, чем месседж? Я думаю, что это уже моя проблема. Я не люблю говорить «ошибка», но, видимо, я неправильно выбрала формат, не смогла донести мысль, было много отвлекающих моментов.

— Участвуешь ли ты в выставках?

— Я участвовала в выставках в Москве и во время обучения, также в тех мероприятиях, в которых принимает участие моя группы YRA. В прошлом году был переломный момент в моем отношении к выставкам, я в связи с этим даже делала перформанс «#Успехуспехуспех». Во время обучения в Британке нас «дрессировали» на то, что есть художественная карьера. Нас не принуждали, но рекомендовали ходить по всем выставкам, знакомиться, светить лицом, чтобы все знали, что мы есть. Нам советовали участвовать по всех конкурсах, грантах, опен-коллах. Заявлять о себе. Мои однокурсники — я ими горжусь, они активные девчонки — они действительно везде участвуют. Но это не моя дорога. Ведь когда ты участвуешь в опен-коллах, у них есть определенная тема. А многие думают: так, у меня есть такая работа, по теме вроде подходит, перепишу описание, название — и отправлю. Я не хотела бы таким заниматься. В выставках я принимаю участие, если в них нет противоречий и компромиссов для меня.

«Ярату» — это действие»

— «Художник ходит по кругу и тянет за собой металлический куб весом 47 кг (это вес художника). Перформанс длится до тех пор, пока от тяжести и грубой фактуры куба не останется след на поверхности, по которой ходит художник». Как ты придумала перформанс «Ярату» и попала в «Алиф»?

— Для меня «Алиф» был скорее театральной историей, хотя я их знала, ходила на их спектакли. Работу я задумала больше года назад, тогда же заказала сам куб из металлических листов. Потом появлялась форма, я поняла что это должен быть перформанс и именно в Казани. В сентябре я вернулась из Египта и решила что пришло время для перформанса. Именно сейчас «Ярату» для меня актуально. Мои чувства, эмоции и ощущения находятся на том пике, когда пора их высвободить. В Казани я с сообществами не очень дружу, но знаю Йолдыз Миннуллину. Я подумала, что она в курсе событий, написала ей: знает ли она площадки, мероприятия, где бы это было в тему? Для перформанса нужен зритель. Йолдыз рассказала эту идею Туфану Имамутдинову, а он предложил мне вступить в «Алиф» и сделать этот перформанс в рамках фестиваля спектаклей «Алиф».

— Где куб лежит?

— Он целый год лежал в квартире мамы. Сейчас я его перевезла в Национальную библиотеку.

— Что ты делала в Египте?

— В прошлом году я уехала туда на зимовку. Грянула пандемия, закрыли границы, я решила не дергаться и переждать, потом границы открыли, я увидела, какой тут царит масочный режим и прочие ограничения. Так что я прожила в Египте 9 месяцев.

— Название у перформанса — татарское. Раньше ты так не делала. К тому же у слова «ярату» много смыслов. Тут и рана, и созидание, и любовь.

— Я сразу так его назвала, по-татарски. «Ярату» — это не «Мәхәббәт». Это не про романтические чувства. Это про меня. «Ярату» — это действие. Вот когда я была в Египте, мне не хотелось возвращаться, но я скучала по языку, по запаху сырого мха, по лесам. Это то, что у меня соприкасается с татарским. Кстати, я уже планирую еще одну работу по поводу самоидентификации.

— Как ты выбрала пространство? Ты будешь делать перформанс в фойе Национальной библиотеки?

— У нас было много разговоров по этому поводу. Когда процесс начинался, был октябрь, я хотела перформанс это на улице, того же хотел Туфан. Но сейчас холодно, а мне не хотелось бы сейчас «үлеп ятырга», так как есть планы еще кое-какие планы.

— «Үлеп ярату» — тоже хорошая идея для перформанса.

— В итоге мы решили, что это будет в белом зале на первом этаже. В «Ярату» я не привязана к месту, ведь «Ярату» может происходить везде.

— Ты репетировала перформанс?

— Нет, я не репетирую перформансы, никогда.