«Делай тыпыр-тыпыр, әбика одобряет»
Театральная площадка «MOÑ» в Нацбиблиотеке открыла сезон с рок-ситкома на двух языках
В эти выходные театральная площадка «MOÑ» в Национальной библиотеке Татарстана официально открыла первый сезон лирической комедией «Моң». В постановке представлены сценки из жизни татароязычной рок-группы, в которой играют Нурбек Батулла, Анастасия Радвогина и Лилия Масгутова. Рок-ситком оценил корреспондент «Реального времени».
Ситком на двух языках
Спектакль поставил Борис Павлович — ранее художественный руководитель кировского «Театра на Спасской», затем — руководитель отдела социально-просветительских программ БДТ имени Товстоногова. В этом году он, в частности, стал одним из режиссеров театральной лаборатории «Свияжск АРТель 2020» с эскизом «Имя».
Павлович — художественный руководитель проекта «Разговоры» фонда «Альма Матер» в Санкт-Петербурге, так что и в тексте, который сначала написали Вячеслав Дурненков и Ильгиз Зайниев, немало вливаний от самих актеров.
Они называют друг друга по настоящим именам, правда, бэкграунд у них немножко другой. Когда героиня Масгутовой говорит, что Нурбек «сидит на шее отца», поневоле в голове возникает образ писателя Рабита Батуллы, от влияния которого, в некотором смысле, сын «сбежал» в свое время на учебу в Петербург, в Российский государственный институт сценических искусств (до него там учился и Павлович).
Спектакль возник после запроса фонда «Живой город»: спектакль, в котором на равных правах существовали бы татарский и русский языки. Герои на них говорят без перевода, трудно сказать, все ли поймут русскоязычные зрители, но зачастую все ясно по интонации или следующим репликам (вспомните схожие сцены в фильме «Пес-призрак: путь самурая»).
Батулла заменил в нем планировавшегося изначально актера Камаловского театра Эмиля Талипова. И это не единственные замены, но в результате сложилась показательная троица: билингв-татарин из объединения «Әлиф» Батулла, русская Радвогина из «Угла» и русскоязычная татарка Лилия Масгутова из «Театра на Булаке».
Батулла, для которого, по сути, это первая непластическая, а драматическая роль в Казани, играет мрачного, но энергичного лидера, от которого постоянно уходят музыканты, так что когда двоюродная сестра приводит басистку из тату-салона, он нехотя соглашается. Насте тоже не в радость, ей кажется, что у нее нет ничего общего с Нурбеком. В процессе репетиций они начинают выяснять, что такое «моң», выходя за пределы музыкальных определений.
Моң есть, моң здесь
«Моң» — наверное, самое грозное оружие в татарское идентичности. Считается, что это слово перевести нельзя. Зато легко сказать, что «моң юк», и дать таким образом точную и кратчайшую рецензию на исполнителя. И не поспоришь — просто придется найти человека, который тебе скажет, что «моң бар», а другие просто ничего не понимают.
Герои начинают давать свои определения. Нурбек вспоминает, к примеру, историю отца. Ему слепой дед пообещал смастерить аэроплан, чтобы найти пропавшего на войне деда. Мальчик рассказал об этом всей деревне, а потом увидел, что дед сделал курятник. Вот это и был моң. Настя расскажет о четверговой соли, которую готовят на Великий четверг Страстной седмицы. А Лилия поведает, как однажды нашла в немецких конфетах от родственников хлеб, угадайте, чья это была проделка? Все это моң.
А может, и нет. Собственно, как исполнитель лавирует от ноты к ноте, в поисках «моң», также и герои, они всерьез настроены за неделю репетиций найти что-то. Что в итоге? Нурбек перестанет изображать из себя героя, Лилия расскажет, почему она на него обижена с детских лет, а Настя напишет текст на татарском, предварительно вспомнив все татарские выражения, которые успела выучить в школе.
Это момент весьма показателен, потому что здесь редкий случай, когда на ситуацию с татарским языком отвечает русский человек. Ведь, по сути, героиня Радвогина заново знакомится с татарской культурой — после уроков, на которых никто не говорит по душам, после набора героев, о которых Нурбек ворчит, что есть персонажи и кроме Тукая с Шурале (Камыр-батыр, например!).
Как актеры стали музыкантами
Спектакль начинался с репетиций в феврале, должен был выйти в апреле, перенесся на полгода, так что за это время актеры освоили инструменты: гитару, бас, клавиши. Играть и петь их учили музыканты группы Juna Ания Файзрахманова и Марат Шаяхметов, они же подбирали и дописывали материал.
Герои играют народную песню «Әнисә» (в известной версии группы «Сак-Сок»), переиначенный вариант «Су буенда», песню «Әбика», которая появилась стараниями Мити Бурмистрова и челнинца под ником Джош Иствуд на лаборатории «Tat Cult Lab/Музыка» («Как будто Гугл Транслейтом перевели!») и, наконец, авторский микс шаманизма и индийской музыки «Рөстәм», рассказ о могучем татарском герое, который собрал суперсилу всех персонажей сказок, но почему-то все не идет и не идет.
Исполнить они их должны на фестивале, но сюжет внезапно повернется в финале в другую сторону. Так что зритель услышит песни не на большой сцене. И тут самый пронзительный момент — Радвогина поет «Су буенда». С несколько другими аккордами, вокальной линией. Все другое, даже и не сопоставить с Зухрой Шарифуллиной. Ведь Зөһрә апа — это детство, это кассеты, которые покупали родители, когда были лет на 25 моложе и ходили в гости, и у тебя были друзья из дружественных семей, а вся радость заключалась порой в новой книге или мультфильмах один раз в неделю. Словом, то время, когда все было ясно.
И вот потому поет русская девушка Настя «Су буенда» так же грустно и радостно одновременно.
