«Если ты думаешь, что бы такого написать, чтобы сделать бизнес, лучше торгуй помидорами»

«Москва аккумулирует все финансовые потоки. Авторы «зажигаются» там от большого долларового «прикуривателя»

— Вадим Андреевич, что вы посоветуете тем, кто хочет почитать современных российских писателей?

— Хотелось бы назвать какие-то неочевидные имена, которые не из каждого утюга звучат. Вот замечательный петербургский писатель Сергей Носов. Нужно обязательно заглянуть хотя бы если не в его романы (если вы боитесь начинать с романов), то в его рассказы, пьесы или сборники эссе, которые называются «Тайная жизнь петербургских памятников». Любому человеку, который любит Санкт-Петербург, строго обязательно читать эти сборники, потому что из них можно узнать редкие и интересные вещи о городе и его памятниках.

Я считаю, что романы Сергея Носова «Член общества, или Голодное время», «Фигурные скобки» — из лучшего, что есть в российской литературе.

Еще в Петербурге живут и работают писатели с псевдонимами Фигль-Мигль и Упырь Лихой. Тоже от всей души их рекомендую. Это очень разные писатели. Если Фигль-Мигль — это в лучшем смысле модернистская интеллектуальная игровая проза, то Упырь Лихой — это остросоциальная, довольно жесткая и бескомпромиссная сатира, к тому же очень смешная.

Есть и молодые интересные писатели, например Влад Ридош с романом «Пролетариат». Влад в этом романе серьезно подходит к рабочему вопросу и заводской среде, что само по себе любопытно. Когда вы в последний раз читали романы про рабочих и про заводы? А вот однако же, в 2019 году молодой человек пишет такой роман со знанием дела, потому что много лет проработал на заводе. Конечно, этот роман не для слабонервных.

Еще есть замечательный молодой писатель Кирилл Рябов, который до сих пор был локально известен сборниками рассказов. Некоторые из них казались скорее ученическими, но вот роман «Пес» получился совершенно замечательным. Чувствуется, что это уже зрелый, состоявшийся мастер, который написал мрачный, нуарный роман о Петербурге нулевых. Роман кажется немного страшноватым, с долей черного юмора. Но говорят, что часть русского характера — это любовь к черному юмору. Так что можно сказать, что роман «Пес» — это роман с русским характером. Он вошел в короткий список премии «Национальный бестселлер» и в лонг-лист «Большой книги». Так что не одному мне нравится этот роман.

— Петербург нынче кузница писательских кадров?

— Мне правда кажется, что в Петербурге сейчас намного интереснее литература и проза, чем в Москве. И не потому что у меня такой местечковый патриотизм: «Потребляйте только петербуржское!» На это есть объективные причины. Москва аккумулирует все финансовые потоки. Авторы «зажигаются» там от большого долларового «прикуривателя». В Москве пытаются сделать какой-то продукт, а это получается зачастую как-то искусственно и пластмассово. А в Петербурге, по счастью, мы не видим таких денег, как в Москве. До нас иногда дотекают тоненькие финансовые ручеечки.

Если человек пишет в Петербурге, то не для того, чтобы написать бестселлер, который будут из всех утюгов пропихивать, а потому что писателям просто интересно заниматься творчеством, своим ремеслом, их это увлекает. То есть им важно самим в чем-то глубоко разобраться, что-то хорошо понять, сделать что-то интересное. Поэтому и получается, что в Петербурге сейчас гораздо живее литература, чем в Москве.

— Недавно мне попался на глаза ролик одного редактора, где она говорила, что Борис Акунин в первую очередь не писатель, а бизнесмен. Что вы думаете на этот счет?

— А что здесь такого? Это настолько очевидно, что в этом даже нет отрицательных коннотаций. Я думаю, что Акунин сам о себе это прекрасно знает. Всерьез же никто не думает, что Борис Акунин — это продолжатель той же самой литературной традиции, которая дала (не будем говорить Толстого и Достоевского) Платонова, Набокова, Сашу Соколова. Ясно же, что это некий литературный продукт, который создан для того, чтобы потакать вкусам и предпочтениям самой невзыскательной части читательского сообщества. Но, правда, эта часть самая массовая и платежеспособная.

«Настоящий текст пишется кровью. Его должно быть сложно написать»

— К слову о бестселлерах. Можете помочь юным бизнесменам-писателям и ответить на вопрос: как создать бестселлер? О чем и как его нужно писать?

— Одно время я работал в издательстве «Лимбус Пресс», и мне однажды пришло письмо от юного автора, который написал следующее: «Я хочу написать произведение, но пока что не знаю, в каком жанре писать. Скажите, пожалуйста, что сейчас востребовано? Детектив или исторический роман или еще что-то? Скажите мне, и я напишу». Это, конечно, дико смешно. Если тебя не тянет что-то написать, а ты просто ходишь и думаешь: «А что бы такого написать, чтобы попасть в струю и сделать бизнес?», то в таком случае лучше пойти и открыть кафе или торговать помидорами.

Потому что, во-первых, в литературе и книгоиздательстве денег немного, и их становится все меньше и меньше год от года. Вы не заработаете здесь каких-то серьезных денег.

А во-вторых, искусство — это такая штука, в которой, если тебя не мучает какая-то проблема, тема, мотив, идея и не просится наружу, то есть не живет в тебе какой-то голодный дух, который требует воплощения в виде текста, стихов, картины, то изображать присутствие этого голодного духа лучше не стоит. Какие-то другие духи придут на этот запах и тебя съедят.

— А какие советы вы даете обычно молодым писателям, чтобы они смогли написать что-то действительно стоящее внимания?

— Тут может быть только один совет. Грубо говоря, нужно писать правду и не врать самому себе. Писать то, что тебя действительно волнует и теми словами, с теми интонациями, которые принадлежат тебе. Разумеется, важно учиться у мастеров прошлого. Читать Пушкина, Чехова, Боккаччо, Фолкнера. Наблюдать за тем, как работают они, и пытаться у них что-то перенять. В том, чтобы украсть какой-то прием у классика, нет ничего страшного. Все так делают, и это правильно. Только использовать эти найденные в курганах обломки мечей, драгоценные камни, выпавшие из сережек и браслетов, нужно в чем-то очень своем, в том, что тебя мучает, в создании какого-то своего дико болезненного текста.

Настоящий текст пишется кровью. Это значит, что настоящий текст должно быть сложно написать. Если что-то идет очень легко и хорошо, то, наверное, это не совсем твое настоящее.

Это какие-то дискурсы через тебя живут, работают, какой-то текст пишет сам себя. Поиски какого-то своего голоса могут оказаться болезненными.

«Вроде бы все формальные признаки Толстого есть — вот ручки, вот ножки и голова из тыквы, но тем не менее это не человек, а чучело»

— Кто-то из современных российских писателей достиг уровня Толстого или Достоевского — в том, чтобы так же сильно влиять на умы поколений и ярко демонстрировать «проблемы современности»?

— Классик из школьной программы по сравнению с любым живым писателем, нашим современником, будет как сын маминой подруги. Поэтому подходить с таким вопросом к современным писателям и литературе: «Слышь, чувак, а ты новый Достоевский? Где новый Толстой? Подайте его сюда» — такой подход, как говорит наш президент, контрпродуктивен. Можно, конечно, пытаться искать, только вы не найдете сейчас ни нового условного Толстого, ни нового условного Достоевского. Они жили в одной общественно-политической ситуации, отвечали на какие-то свои запросы и вызовы, а нынешние писатели живут в другой ситуации и отвечают на совсем другие запросы.

Дело не в том, чтобы быть как Толстой или Достоевский, а в том, чтобы адекватно отвечать на текущие вызовы и вопросы, чтобы остро чувствовать какие-то аспекты современности и реагировать на них.

Писатель, художник, музыкант или композитор, адекватно отвечая на современные вопросы и проживая всем сердцем боль общественно-политической ситуации, оказываются настолько не похожими на классиков, что даже трудно сказать, что это один и тот же род искусства.

Толстой и Достоевский не были похожи ни на Пушкина, ни на Лермонтова. Пушкин и Лермонтов не были похожи на Ломоносова и Державина. Державинские оды мало чем напоминают «Слово о полку Игореве».

Очень часто задают вопрос: «Кто будет в школьной программе через много лет?» Да нельзя так спрашивать. Вы себя ограничиваете очень сильно и обедняете свое представление о мире, подходя с таким вопросом. Потому что вы ищете нового Толстого (я имею в виду сам запрос к современной литературе, не конкретно вас, журналиста), а этот искомый новый Толстой будет так не похож на того, кого мы читали в школе, что вы его просто не узнаете и не поймете. Вы сочтете, что его произведение написано не тем языком, не с такими приемами и так далее. И наоборот, вы можете увидеть тексты, которые по всем формальным признакам вроде бы похожи на «Войну и мир». Там будут герои, которые будут друг друга любить, будет происходить какая-то семейная сага, и вам покажется, что это написал новый Толстой, а на самом деле в этом уже нет ни жизни, ни крови. Это просто набор букв.

Есть живые люди, а есть чучело. То есть мы можем увидеть как бы такое чучело Толстого. Вроде бы все формальные признаки есть, вот тут ручки, вот тут ножки и голова из тыквы, но тем не менее это не человек, а чучело. Потому что, как мы знаем от Эйхенбаума (Борис Эйхенбаум — российский и советский литературовед, — прим. ред.), литературным приемам и техникам свойственно стираться, обезличиваться, переходить из высокой литературы в низкую и обратно.

Подходить к современной литературе нужно не с вопросом: «А где у вас тут новый Толстой или Достоевский? Подайте их сюда!» Нужно подходить с вопросами: какая боль? Какой разлом или трещина в мироздании проходят через автора, через текст? В этой книге есть что-то живое, что отвечает современности, или нет? Это единственные продуктивные вопросы.

«За 90-е годы ответил Виктор Олегович Пелевин»

— И все-таки — каких-то наших современников вы можете назвать?

— Величие писателя видно с некоторого расстояния. Трудно даже специалисту по сегодняшнему живому моменту сказать, что и как, назвать какие-то фамилии. Но когда проходит лет 15—20, то уже можно что-то говорить определенно.

Мне кажется, Виктор Олегович Пелевин за 90-е годы, что называется, ответил. Нет другого писателя, который настолько адекватно воспринял бурю 90-х годов, отразил все противоречия этого тяжелого и страшного времени и в то же время на своем материале приподнялся до метафизических высот.

Дальше 90-х говорить намного труднее, потому что Пелевин — это общепризнанная фигура.

Что можно сказать про писателей нулевых? Я назову кого-то одного, а другой еще кого-то... Но я все-таки скажу, что трилогия Ольги Погодиной-Кузминой «Адамово яблоко», «Власть мертвых» и «Сумерки волков» о нулевых годах, прямо скажем, недооценена. Это такое масштабное полотно, которое очень многие аспекты нулевых здорово отражает.

Или, скажем, недавно мы отмечали юбилей романа Павла Крусанова «Укус ангела», который вышел в конце 1999 года. Сегодня очевидно, что «Укус ангела» — это один из ключевых текстов, который повернул сознание очень многих. А в какой-то мере, может быть, повернул и историю всей нашей страны. Потому что те идеи, которые высказаны в романе, стали актуальной политической повесткой уже лет через десять. Уже трех авторов я вам назвал.

— Что можете сказать о книге казанского писателя Булата Ханова «Непостоянные величины», которая вошла в короткий список премии «Национальный бестселлер»?

— Это роман о современной школе, по жанру не столько любовный, сколько производственный. Главный герой — москвич, выпускник филфака, приезжает в Казань, чтобы поработать год учителем литературы в девятом или десятом классе. Коротко говоря, роман о том, как актуальную московскую повестку привозят в инертную провинцию, причем субъективно герой ощущает это как выполнение благородной миссии, а объективно для читателя это выглядит как пукание в лужу. Примерно как когда Чацкий ни с того ни с сего накидывается на несчастных москвичей, которые просто заняты своими делами и ничего такого не имеют в виду. Так что я понимаю людей, которым этот роман, что называется, «зашел». Но мне все-таки не хватило в нем авторской рефлексии по отношению к герою, рассказчику.