Ленин в Казани: неизданные воспоминания для ненаписанной книги Николая Шебуева

Машинописный текст из Российской государственной библиотеки

Биография Ленина исследована досконально, по дням. Казанский период — не исключение. Однако материалы, которые еще не вполне введены в оборот все еще есть. В отделе рукописей Российской государственной библиотеки (РГБ) хранится машинописный текст на 45 страниц с выцветшей зеленой обложкой. Это отрывок из неизданных мемуаров Николая Георгиевича Шебуева (1874—1937) — легенды журналистики начала ХХ века. «Семь семилетий» — так должна была называться книга, и это было бы захватывающее чтение.

Шебуев родился в Казани в семье математика Георгия Николаевича Шебуева (1850—1900), преподававшего в реальном училище и университете. Начал писать рассказы, стихи и газетные фельетоны в 1890-е годы под псевдонимом «граф Бенгальский». Издал любимый современными краеведами справочник «Вся Казань» за 1899 год и вскоре покинул наш город. Звездным часом Шебуева стала Первая русская революция, когда он издавал сатирический журнал «Пулемет». Публикация в «Пулемете» царского Манифеста 17 октября 1905 года с наложенной на текст кровавой ладонью Санкт-Петербургского генерал-губернатора Трепова, стоила ему тюремного срока. Но выйдя из заключения, Шебуев получил известность на всю Россию. Как литератор, он помог футуристам Хлебникову и Каменскому, но он же был кошмаром поэтов-символистов, которых в своих публикациях выставлял в карикатурном виде. Одни считали его честным правдорубом. Другие — беспринципным провокатором или «королем графоманов».

В рукописи из РГБ дан только фрагмент из «мозаики жизни» Шебуева. Это отроческие воспоминания 1887 года о быте казанских гимназистов и встрече с Владимиром Ульяновым. «Как старый казанец, я мечтаю написать книгу «Ленин в Казани» — написал он в одном из примечаний. Датирован текст последними годами жизни «графа Бенгальского» — не ранее 1933 года. 8 февраля 1937 года Шебуев умер от стенокардии. Историк революционного движения Владимир Иванович Невский, в фонде которого сохранилась шебуевская машинопись, был расстрелян через несколько месяцев. К этому тексту обращались автор единственной монографии о Шебуеве — Вадим Юрьевич Жуков, а также казанская исследовательница Лия Ефимовна Бушканец, но широкой публике он остался неизвестен.

Казанские инсайды о брате террориста

Про музей в Ленино-Кокушкино часто говорят, что в наших местах — это редкий пример сохранившейся усадьбы, где сегодня можно увидеть старый помещичий быт. В конце XIX века кокушкинское имение Александра Дмитриевича Бланка было одним из множества имений под Казанью. Многие такие «дворянские гнезда» принадлежали далеко не аристократам в двенадцатом поколении, да и сам Александр Дмитриевич не был столбовым дворянином.

Шебуевы получили дворянство всего-то при Павле I. Первые поколения рода были военными, и только Георгий Николаевич, вопреки воле отца, избрал штатскую карьеру, перебравшись в университетскую Казань. Отцу «графа Бенгальского» прочили блестящее научное будущее в университете, но обзаведясь семьей, он предпочел стабильный заработок на должности преподавателя математики и физики в казанском реальном училище, что на Булаке. Наукой заниматься не бросил и с годами вернулся в университет. Другим призванием Шебуева-старшего была музыка. Он самостоятельно выучился играть на рояле, корнете и флейте. В 1879 году, продав собственный дом в Казани, Георгий Николаевич купил имение в деревне Шигалеевский Починок, откуда недалеко до Кокушкина. Сейчас эта деревня больше известна под названием Козий Починок и находится по автодороге от Старого Шигалеева в Пестрецы. Там у него был сад с цветником и летний рабочий кабинет на террасе. Там проводили свои самые счастливые дни детства Коля с братом и сестрой. И там же постоянно гостили люди из близкого круга отца: математики, преподаватели, интеллигенты.

Впервые о Владимире Ульянове 13-летний Коля Шебуев услышал в шигалеевском имении вечером 20 августа 1887 года. В этот день отец уехал в город за жалованием, а вернулся в Шигалеево навеселе вместе с другом. Спутник Георгия Николаевича был личностью довольно интересной — университетский физик, математик и большой поклонник музыкального искусства Михаил Соломонович Сегель. Впоследствии Сегель был известен как участник экспедиции на Новую Землю для наблюдения полного солнечного затмения. Большой популярностью пользовались его лекции «О физических основаниях теории музыки», а династия Сегелей сыграла роль в музыкальной и шахматной истории Казани.

После ужина, собираясь начать шахматную партию, Шебуев-старший, Сегель и хозяйка дома Зинаида Шебуева завели разговор о свежих казанских новостях. Как стало известно от товарища по реальному училищу Кукуранова (у него тоже был дом в Кокушкине) и от ректора Казанского университета Николая Александровича Кремлева (который относился к Шебуевым «очень нежно»), набор нового курса был чреват скандалом. В числе абитуриентов оказался младший брат революционера, готовившего покушение на царя. Сегель подумал было, что это брат бывшего казанского студента Осипанова, который тоже был в числе планировавших убийство Александра III. Но Шебуев-старший ответил, что речь идет о симбирце Ульянове. Именно поэтому ректор Кремлев, занятый решением щекотливого вопроса, все никак не соберется погостить у Шебуевых в Шигалееве.

Отказать в приеме было бы самым простым выходом из ситуации. Но источники Шебуева-старшего утверждали, что сам начальник департамента полиции Дурново «обещал матери Ульянова, что сын ее будет принят в любой из провинциальных университетов по его выбору». Просил за Ульянова директор симбирской гимназии Керенский. Попечитель учебного округа Масленников рекомендовал принять его, но устроить за ним такую слежку, «чтобы ему тошно пришлось».

«Я сижу тут же за столом, я гимназист четвертого класса Императорской казанской первой гимназии и поражаюсь: было покушение на царя! Почему же у нас в гимназии о нем молчок!» — вспоминал об этом разговоре взрослых Николай Шебуев.

Полицейский надзор, кукольные крестины и конец света

Следующее напоминание о загадочном брате казненного революционера пришло в дом Шебуевых через несколько дней. Утром, когда Георгий Николаевич вместе с Сегелем совершал моцион по сиреневой аллее, приехал местный урядник (нижний полицейский чин). Прослышав, что в Казани Шебуев знаком с самим полицмейстером Марасановым, урядник решил поделиться своим горем. Горе заключалось в том, что под его негласный надзор поступил тот самый молодой человек, который привел в уныние ректора Кремлева.

Этот случай стал предметом шуток в домашнем кругу Шебуевых. «Урядник растерялся от сложности и ответственности политической задачи… Шутка ли: брат такого террориста! Другой на месте урядника сделал бы себе на этом поручении карьеру, а этот идиот, того и гляди, со страху сопьется», — говорил Георгий Николаевич.

Вся округа была в курсе репутации местного полицейского и надолго запомнила «кукольные крестины», которые он устроил с местными священником и дьяконом. Прошлой зимой на тройке с колокольцами эта компания разъезжала по домам обывателей и пьянствовала. Поводом были «крестины» большой куклы с провалившимся носом и оторванной ногой, которую выбросила Соня, младшая сестра Коли Шебуева. Урядник был «крестным». Вместо купели было ведро с водкой или пивом. Закончилась вакханалия тем, что дьякон выпал из саней и замерз. Священника перевели подальше, а урядник теперь все время боялся за свою карьеру. Обряд кукольных «свадеб» или, как в этом случае, «крестин» имеет давнюю языческую предысторию. Был его аналог и в татарской культуре, который настолько впечатлил Гаяза Исхаки, что он написал о нем в пьесе «Кукольная свадьба» и в повести «Вырождение двести лет спустя».

Впрочем, литературно-мифологические приключения урядника, следившего за Владимиром Ульяновым, на этом не заканчиваются. Он появляется в качестве персонажа повести советской разведчицы и писательницы Зои Воскресенской «Сердце матери». Здесь он регулярно наведывается в Кокушкино, но его поднадзорный не Владимир, а Анна Ильинична Ульянова, приговоренная к ссылке по делу казненного брата. 7 (19) августа 1887 года было полное солнечное затмение, чем воспользовались коммерсанты. Распространив среди кокушкинских крестьян слухи о конце света, они по дешевке скупали у них лошадей и скотину. Володя Ульянов вместе с сестрой Олей объясняли мужикам и деревенским детям естественную природу затмения. Урядник же спорил с ними, утверждая, что «солнце погаснет, будет земли трясение, потом появится антихрист в своем страшном обличье и всех нас в преисподнюю скинет». Когда конца света не случилось, урядник стоял в стороне, не смея поднять глаз.

«Он будет украшением математического факультета!»

После стольких знаков Коля Шебуев решил во что бы то ни стало упросить отца поехать в Кокушкино. Повод для поездки был давно готов: нужно навестить соседа Ульяновых, отцовского коллегу Кукуранова. В рукописи из РГБ упоминается «преподаватель истории русского языка в казанском реальном училище» Петр Сергеевич Кукуранов. Источники знают такого мирового судью и гласного казанской городской думы. Но преподавателем в реальном училище был Николай Сергеевич Кукуранов — филолог, ученик Бодуэна де Куртенэ. Казанский каменный дом Кукуранова стоял на улице Пушкинской по соседству с сохранившимся домом Курбатовых (ул. Пушкина, 78).

Ездить к Кукуранову в Кокушкино Георгий Николаевич Шебуев не любил, хотя деревни находятся рядом. И сегодня все, кто движется по Мамадышскому тракту в сторону Ленино-Кокушкино, не могут не заметить значительные перепады рельефа. В доавтомобильную эру движение по этим горам было еще труднее. «На особенно крутых подъемах папе приходилось вылезать из плетенки и идти пешком, чего он терпеть не мог. Назад же спуск с горы казался тоже особенно опасным, и он норовил домой возвращаться засветло», — писал Шебуев. Правда, в этот раз замысел Коли удался, и 27 августа 1887 года Шебуевы приехали в Кокушкино. Кукуранова застали в саду, где он, сидя верхом на скамейке, играл в шахматы с неизвестным молодым человеком.

«Не может быть, чтобы это был он! Ничего героического. А ремень совсем как у меня… гимназический. И куртку тоже видно гимназическую донашивает. Я ожидал встретить высокого, мужественного, загорелого, брюнетистого «незнакомца с профилем орлиным». У нас в гимназии второгодники Пронин и Бутягин гораздо мужественнее и, на мой взгляд, более походят на героя-террориста. А тут передо мной нежный, хрупкий блондин с вьющимися, хотя и приглаженными волосами. «Видно только что купался», — решил я. Он наклонился над шахматами и задумался над трудным ходом. Шебуевское описание хорошо дополняет список спорящих друг с другом высказываний о внешности Ленина.

Кукуранов познакомил гостей с Владимиром Ульяновым и предложил, чтобы Владимир сыграл с Георгием Ивановичем, у которого в шахматах «тоже профессорские комбинации». Игроки обменялись мнениями о ректоре. «Старичок любезный, но неуравновешенный», — охарактеризовал Кремлева Ульянов. «Это вы, вероятно, вывели его из равновесия», — ответил Шебуев-старший. А дальше началась бесконечно долгая партия, за которой наблюдал Коля. Из флигеля Ульяновых звали: «Володя! Обедать». Из флигеля Кукурановых кричали: «Шахматисты! Обед стынет». Игроки проигнорировали. Только спустя некоторое время Владимир предложил Георгию Ивановичу ничью, на которую тот согласился.

За столом у Кукурановых Шебуев-старший поделился впечатлениями о своем недавнем сопернике: «Он совсем зрелый ум. Настойчивый, находчивый, гибкий. Какой анализ комбинаций! Какая ясность, смелость, решительность. Я уверен, что он будет украшением математического факультета!» На это Кукурановы ответили, что Владимира уже зачислили на юридический факультет. Все это время Коля думал, как бы ему еще пообщаться с Владимиром, но мадам Кукуранова приготовила любимое блюдо Коли — трубочки со сливками. Оторваться было невозможно, и время было упущено. Когда обед закончился, то в доме Ульяновых сказали Коле, что Володя взял ружье и ушел с младшим братом в поле. «Мне стало обидно до слез».

В августе 1937 года в «Комсомольской правде» вышла статья двоюродного брата Ленина Николая Веретенникова, где он тоже вспомнил приезд Николая Георгиевича Шебуева. По версии Веретенникова, долгий разговор Шебуева-старшего с Владимиром состоялся во время прогулки по саду. После него Шебуев также многократно повторял, что у Владимира математический склад ума и ему следует поступать на математический факультет.

Как юноша из Кокушкина стал «Николаем Третьим»

Когда в декабре 1887 года на всю Россию прогремела сходка в Казанском университете, гимназисты в здании на Воздвиженской улице (где теперь КАИ) шумно обсуждали студенческие новости. Особенно им нравился эпизод, когда студент дал пощечину непопулярному инспектору Потапову. Пока товарищи пытались выяснить фамилию своего нового кумира, Коля Шебуев был абсолютно уверен, что это сделал Ульянов, но решил не раскрывать его имя, чтобы не навредить. Потом выяснилось, что пощечину дал студент Алексеев, но Коля все равно был очень доволен тем, что Ульянов принял в сходке активное участие. «Мы — гимназисты. И ничто студенческое нам не чуждо», — записал он в дневнике 16 декабря 1887 года.

Свои воспоминания о Ленине Николай Георгиевич Шебуев написал через 45 лет после этих событий. Они дают интересную картинку о том, как происходящее видели разные поколения образованного казанского общества. В тексте есть мелкие несоответствия, о которых сказано выше. При желании можно сопоставить его с другими источниками и проанализировать до мелочей как и прочие источники ленинианы. Но главный вопрос, который задают к любым воспоминаниям: «Искренен ли мемуарист?» И этот вопрос хорошо проясняется из дальнейшей биографии Шебуева.

Журнал «Пулемет», с которым Шебуев прогремел в истории русской журналистики, перестал издаваться в 1906 году. После Февральской революции издание возобновилось. Но теперь, когда свергли Николая II, когда не осталось в живых ни Витте, ни Трепова, главной мишенью для политической сатиры Шебуева стал Владимир Ильич Ленин и большевики. Николай Георгиевич радостно принял Февраль и был сторонником войны с Германией до полной победы демократической России. Пораженческий курс большевиков и идеи диктатуры пролетариата виделись бывалому редактору предательством революции. «Кайзеровские миллионы» для него были идеальной темой. «Воевать» с большевиками Шебуев прекратил не сразу даже после победы Октябрьской революции.

Ленин у Шебуева образца 1917 года был врагом свободной России не меньшим, чем Николай II. Он его даже называл «самодержец Николай III», памятуя старый псевдоним Ульянова — «Николай Ленин». На страницах «Пулемета» Ленина посылает в Россию дьявол, после того как германский император Вильгельм продал ему душу. На начало Гражданской войны Шебуев реагирует поговоркой: «Воюют ленинцы и калединцы, а побеждают — немцы!» Визуализации образа Владимира Ильича в «Пулемете» могли бы позавидовать пропагандисты Белой армии и других антикоммунистических движений ХХ века.

С такой специфической страницей биографии Шебуев остался в Советской России и даже неплохо адаптировался к новым условиям. И все-таки с началом 30-х годов мог ли бывалый ветеран журналистики не задуматься о необходимости идеологического алиби на случай вопросов к себе? Были ли отроческие воспоминания о 1887 годе попыткой создать себе такое алиби? Наверняка нам известно лишь то, что это алиби Николаю Георгиевичу не пригодилось.

Похожую на Шебуева переоценку роли Ленина в обратном направлении, многие из наших современников помнят по 80—90-м годам ХХ века. Биография Владимира Ильича Ленина изучена вдоль и поперек. Но история индивидуальных и коллективных представлений о нем до сих пор хранит много любопытного.