«Сначала мы даже не поняли, что это значит — война началась. Потом пришел голод и холод»

Дети войны

Религиозность Зинаиды Николаевны бросается в глаза с первых секунд — в доме по радио громко играет трансляция богослужения, в углу стоят иконы и горящая свеча. Приветливо улыбаясь, хозяйка приглашает в дом. Сразу выключает радио со словами: «Потом помолимся», — и охотно начинает делиться воспоминаниями.

Зинаида Николаевна вспоминает, что, когда объявили о начале войны, ей было 9 лет и 3 месяца.

— Сначала мы даже не поняли, что это значит — война началась. Поняли потом, когда пришел голод и холод. Жилось очень тяжело — ели гнилую картошку, собирали и варили всякую траву, ботву. Помню, что давали нам пол-литра молока — а ведь нас было четверо и одна мать. Отец на фронт ушел. Пособие на детей давали 75 рублей. А когда отца наградили Орденом Красной Звезды, нам дали 99 рублей 20 копеек. Соседи тогда удивлялись — ну разве не могли добавить 80 копеек, чтобы 100 рублей было? — недоумевает Зинаида Николаевна.

— Я три дня ходила в лаптях, на меня все смотрели. Потом перестала ходить. Да и как ходить зимой в лаптях? Так и пошла я работать

Женщина рассказывает, что была старшей в семье, и поэтому всегда работала, и даже перестала ходить в школу. Когда Зинаида Николаевна закончила пятый класс и пошла в шестой, идти пришлось в лаптях — другой обуви не было.

— Я три дня ходила в лаптях, на меня все смотрели, — со слезами вспоминает Зинаида Николаевна. — Потом перестала ходить. Да и как ходить зимой в лаптях? Так и пошла я работать.

Работала молодая девушка в колхозе.

— Мы молодые — нас полоть брали вместе со взрослыми. Морковь не давали полоть, потому что была трава, похожая на морковь. Так что пололи свеклу, огурцы, лук, тыкву. А потом, когда был сенокос, работали граблями. Мы маленькие были — 10—12 лет, так что нам легкие грабли давали. Мне помогала моя тетя Варвара — отцова сестра. Сначала я пройду, потом она, чтобы мне легче было. А потом я стала косить гречу. Нам давали косы и деревянные грабли. А греча ведь мягкая, — со знанием дела говорит женщина, — вот так идешь, косишь, а сзади ее обвязывают. Два или три дня я так косила, с тех пор у меня на пальце надкостница ничего не чувствует. Косила я в 10 лет за полпорции горохового супа. Взрослым полную порцию давали, а подросткам половину. Это сейчас все есть — кушай сколько хочешь, вот только зубов нет, — сквозь слезы улыбается бабушка.

Зинаида Николаевна — женщина эмоциональная, может и всплакнуть, и засмеяться всего за минуту. Впрочем, долго она не грустит и не теряет оптимизма. Собеседница со светлой грустью говорит об ушедших родных и друзьях, с чувством желая им Царствия Небесного.

Трудовые годы

Уже в послевоенное время бойкая девушка Зина работала на железной дороге: вместе с другими девушками копала ямы для столбов.

— Это был 1948 год — нам начальник дал 3 килограмма муки и полкило сахара — колотого, синего, сейчас такого нет, — рассказывает Зарипова. — А мы хорошо работали. Зимой надо было 20 ям выкопать, а мы по 30—40 копали. Начальник как это увидел, сказал: «Приходите, ребята, дам вам за хорошую работу еще 3 килограмма муки и полкило сахара». Я это все матери увезла домой: 6 килограммов муки и килограмм сахара — это в 1948 году дорогого стоило. А 1948—1949 годы — это денежные реформы, карточная система.

В 1953 году, 5 декабря, в День принятия Конституции СССР, девушка вышла замуж. В 1956 году она родила первого ребенка и в 1957 году снова пошла работать в колхоз. Тем, кто работал в колхозе, полагалась земля, и Зинаида Николаевна получила свои 15 соток. Однако через некоторое время колхоз разорился, и она снова вернулась на работу на железную дорогу.

Я на смене никогда не спала, хотя все по очереди спали по 2 часа. Меня спрашивают: «Ты чего не спишь? Ты же говорила, завтра с утра сено надо идти косить!». А я и пойду, тогда ведь силы на все были. Так и жили, а куда деваться?

— Что было после железной дороги? Устала я, наверное, — смеется женщина. — Пришла в строительную столовую в СМУ-45. Там я работала в зале. Я быстро бегала, а другие девушки медленные были. Я худенькая была, это сейчас поправилась — наверное, потому что дома сижу, — смеется собеседница. — Мне начальница говорит: «Ты, Зиночка, быстро бегаешь — в зале сможешь работать?». Я говорю: «Смогу». Там убирала, мыла столы, расставляла соль, горчицу — все, что надо. Потом эта столовая закрылась, опять куда-то надо идти. Так и попала в столовую на ТЭЦ-3.

— А потом меня позвали в охрану работать, там людей не хватало. Я сглупила и уволилась, — машет рукой Зинаида Николаевна. — Там в отделе кадров работала женщина, она меня потом ругала, мол, зачем уволилась, я бы тебя перевела, все равно ведь ТЭЦ-3. Переживала. Я ведь у нее… Не хочется говорить, но надо, — смущается женщина, — я ее детям грыжу заговаривала. У меня много таких детей, даже в Москве есть.

— Когда я в охрану работать поступила, были мы там рядовыми. Охраняли проходную на центральных воротах, в отделе оборудования, на железнодорожных воротах, на «мазутке». Нас должно было быть семеро, но было пять — людей не хватало, поэтому меня и взяли. Потом через несколько лет стала начальником караула.

— Люди на ТЭЦ-3 хорошие, у меня с этой работой самые светлые воспоминания связаны. И руководство хорошее — мне начальник, Ильгизар Алехмерович, за хорошую работу даже распорядился в доме отопление сделать, трубы дал, — с благодарностью вспоминает Зинаида Николаевна. Голос у женщины немного дрожит, когда она вспоминает бывшего начальника, а взгляд теплеет.

— Что мне там нравилось — сутки работаешь, а трое дома. Можно и сено косить, и картошку с капустой полоть, в огороде работать. Еще скотину держали — овцы, козы, свиньи. В деревне ведь живем. Вот это устраивало. Это городским не надо было так работать, а если у тебя есть хозяйство, плясать приходится. У нас — кто работает, тот ест, — мудро замечает она. — Я на смене никогда не спала, хотя все по очереди спали по два часа. Меня спрашивают: «Ты чего не спишь? Ты же говорила, завтра с утра сено надо идти косить!». А я и пойду, тогда ведь силы на все были. Так и жили, а куда деваться? Тяжело, конечно, сутками работать, но привыкли. А привыкнешь — и в аду хорошо, — жизнерадостно улыбается бабушка.

С 7 лет на гармошке

О работе Зинаида Николаевна рассказывает больше и подробнее, чем о том, как они отдыхали.

— А что рассказывать? Да, развлекались, гулянки были. У меня отец гармонист был, я и сама на гармошке играла. Еще когда отца провожали на Финскую войну в 1939 году, я на гармошке солдатскую песню играла. В 1939 году мне 7 лет было, за гармошкой от меня только глаза видать, — замечает Зинаида Николаевна, явно не видя ничего удивительного в том, что семилетняя девчушка играла солдатские песни на гармошке. — А раньше ведь провожали по-другому, шумно, весело, всей улицей.

У меня отец гармонист был, я и сама на гармошке играла. Еще когда отца провожали на Финскую войну в 1939 году, я на гармошке солдатскую песню играла. В 1939 году мне 7 лет было, за гармошкой от меня только глаза видать

— Праздники тоже весело отмечали — Пасха, Масленица, 1 Мая… Три гармошки я израсходовала на праздниках. Играли, пели песни, плясали, веселились, не горевали, когда праздники. Вы у любого пожилого здесь спросите — Шарипова Зина на гармошке играла? Все скажут — еще как играла, — уверенно заявляет Зинаида Николаевна. — Свадьбы проводила. Все еще удивлялись, говорили: «Женщина на гармошке играет!». А чего удивлялись, я что ли только играю? Сколько еще таких как я?

— А уж частушки — сколько я только не знаю. И матерные есть, — смущенно смеется пожилая артистка. — У меня когда племянник женился, он сам на гармошке играл, а мы поем, пляшем. Тогда он не знал, что я сама на гармошке играю. Я матом частушки какие только не пела — вы не спрашивайте, — машет руками Зинаида Николаевна. — А он подошел и мне говорит: «Тетя Зина, ты еще знаешь частушки?». Я говорю: «Знаю». «А будешь петь?». Я говорю: «Обязательно!» — заразительно смеется женщина.

— Так и жили. А по будням — работали.