«Соцсети все больше подконтрольны государству»

«Нормы и правила, к которым мы привыкли в оффлайновом общении, в онлайновом не просто переопределяются, но разрушаются»

— Лилия, начнем с общего вопроса: какие изменения произошли в жизни людей в связи с появлением мобильных технологий, интернета?

— За последние 20—30 лет сильно поменялись представления о том, что важно для человека в повседневной жизни. Социальные исследователи пишут о сокращении пространства и времени, об изменении окружения, — например, благодаря технологиям у пользователей появляются доступ к информации и возможности не присутствовать, но соприсутствовать. Одна из идей состоит в том, что общество стало сетевым: все между собой связано, и сидя дома, мы можем отправлять подарки друзьям в другие страны, заказывать еду, участвовать в процессах как граждане. Идея того, что сервисы, услуги, вещи, люди оказываются связаны между собой через цифровые, информационные, коммуникационные сети, становится уже само собой разумеющейся. Меняются представления о том, что сейчас является действительно важным в повседневной жизни и какие знания и навыки нужны, чтобы комфортно себя чувствовать в этой новой среде. Даже если не меняются базовые ценности, трансформируется отношение к тому, какие появляются новые цели, как их можно достигать, что становится важным в принятия каждодневных решений.

— А как соцсети меняют взаимоотношения между людьми?

— Меняется структура общения, форматы коммуникации. Каждый раз, когда мы общаемся через соцсети или мессенджеры, мы пересоздаем традиционные представления о том, как должно быть устроено общение. Обычно кажется, что обязательно нужно поздороваться, выяснить, занят человек или нет, спросить, как у него дела, заканчивать разговор прощанием. Студенты моего коллеги Константина Глазкова изучали, как теперь выглядит ритуал прощания, точнее то, что от него осталось. Отдельные элементы и ритуалы перестают быть конвенциональными. Нормы и правила, к которым мы привыкли в оффлайновом общении, в онлайновом не просто переопределяются, но разрушаются, перестают быть важными, потому что задачей такой коммуникации может стать достижение какой-то цели, либо поиск информации, либо выяснение каких-то обстоятельств.

Исследователи говорят, что границы между этими сферами размываются очень активно: происходит сдвиг восприятия того, что именно относится к сфере онлайн, а что к оффлайн. На заре появления соцсетей были очень важны отдельные ритуалы подключения к сети, выхода в интернет. Я помню, как у нас в университете стали ограничивать доступ к компьютерам, потому что поняли, что в компьютерном классе студенты не пишут рефераты, а сидят в соцсетях. Тогда было жесткое разделение, что можно, что нельзя. Соцсети воспринимались как исключительно развлекательная сфера, и общение не казалось той ценностью, которую может придать соцсеть. Скорее это воспринималось как приятное проведение времени, а поиск бывших одноклассников был первичной целью.

«Фейсбук» лучше приспособлен для публичных дискуссий, а «ВКонтакте» больше используется для создания групп и распространения информации. «Телеграм» стал таким граммофоном, вестником того, что происходит в разных сферах жизни, которые интересны пользователю

Потом социальные сети стали платформой, на которой реализуется далеко не только дружеское общение. Понятно, что у разных соцсетей разные инфраструктурные и интерфейсные возможности, но организация мероприятий, реклама, координациионная работа, публичные обсуждения или даже политические высказывания — вот что составляет сегодняшний набор практик пользователей социальных сетей. Например, «Фейсбук» лучше приспособлен для публичных дискуссий, а «ВКонтакте» больше используется для создания групп и распространения информации. «Телеграм» стал таким граммофоном, вестником того, что происходит в разных сферах жизни, которые интересны пользователю. В зависимости от того, как устроены сети, пользователь тоже меняет стратегии их использования. У каждой соцсети появляются свои ниши и свои особенности, которые отражаются в пользовательских практиках. При этом исследование Why we post, которое в России продвигает клуб любителей интернета и общества, очень хорошо показывает, что соцсети используются по-разному в разных странах.

«Еще лет пять назад было странно, если у фирмы появляются страницы в соцсетях»

— Какую роль соцсети играют сегодня для экономической сферы?

— Для коммерческого сектора соцсети тоже являются важной платформой. Еще лет пять-семь назад было немного странно, если у фирмы, стартапа или еще чего-то появляются страницы в соцсетях и они публикуют их у себя на главных страницах сайта. Сайт был первым, на что ориентировались клиенты или пользователи. Но потом соцсети стали основной платформой, на которую ориентируется индустрия, коммерческий сектор, потому что оказалось, что с их помощью гораздо проще отслеживать свою целевую аудитории, мобилизовать людей, распространять информацию для заинтересованных пользователей. Расширение сайтов через соцсети дает дополнительные возможности для обратной связи и сбора информации, которую компания может анализировать для достижения своих целей. В маркетинговых стратегиях формируются новые модели взаимодействия с аудиторией и потребителями: неслучайно появляются SMM-щики, которые должны хорошо понимать, как устроена экономика социальных сетей — что лайкают, что шерят, что постят, на что реагируют, а что игнорируют.

— А государство как использует соцсети?

— У государства и соцсетей непростые отношения. В первую очередь, государство рассматривает соцсети как источник данных — и персональных, и не персональных — в связи с предотвращением национальных угроз или в связи с необходимостью понимать, например, до какой степени можно опасаться политических демонстраций. С одной стороны, государство как бы не контролирует развитие социальных сетей, и у него нет задачи навязывать форму взаимодействия, коммуникации. Но, с другой стороны, партнерство с соцсетями означает доступ к мощному инструменту для анализа данных о поведении своих граждан и возможности для их контроля.

Недавно вступил в силу закон, который в народе прозвали «Неуважение к власти». Теперь за критику власти, за применение конкретных слов в соцсети человека могут привлечь на юридических основаниях. Проблема в том, что начинает смешиваться идеология свободного общения и обмена мнениями. Соцсети как приватная сфера, как пространство для самовыражения начинают смешиваться с публичным статусом высказываний и гражданской повесткой, участником и регулятором которой становится государство. Это глубокое противоречие, которое заставляет пользователей уходить в другие, более безопасные пространства в сети.

Эксперты говорят, что все технологичные законы типа «пакета Яровой» и «черного списка Роскомнадзора» неэффективны. Зачем было тратить столько ресурсов, чтобы сделать их плохо и бессмысленно? Зачем делать свободное пространство подконтрольным?

«Все технологичные законы типа «пакета Яровой» и «черного списка Роскомнадзора» неэффективны»

— Как вы относитесь к идее создания суверенного интернета?

— Законопроект, который был принят в апреле, должен начать работать уже с ноября. Он предполагает, что в случае возникновения угроз в отношении российского интернета должна быть возможность изолировать российский сегмент — сеть, ее внутреннюю структуру, чтобы внешние угрозы никак не могли «сломать» Рунет.

Пока понятно только, что сам законопроект очень невнятный. Там нет последовательного алгоритма действий в отношении того, как это все работать будет. Не очень понятно, что имеется в виду под угрозой, как именно будут изолированы, подконтрольны физические сети, которые трансграничны. Совсем неясно, как все доменные операторы, провайдеры будут отчитываться по поводу того, что они распознают или не распознают в качестве нежелательного контента. Остается очень много вопросов, которые требуют жестких определений, чтобы закон мог работать. Более того, не весь интернет в России централизован, есть большие сети региональных провайдеров и операторов. Тем более что ответственность за претворение этой идеи в жизнь частично ложится на операторов, частично на правительство. Правительство с Роскомнадзором должны прояснить все эти неточности.

Эксперты говорят, что все технологичные законы типа «пакета Яровой» и «черного списка Роскомнадзора» неэффективны. Зачем было тратить столько ресурсов, чтобы сделать их плохо и бессмысленно? Зачем делать свободное пространство подконтрольным? Получается пока, что Роскомнадзор является главным актором, который будет говорить, что правильно, что нет, и это очень плохо.

— То же самое происходит и в сфере соцсетей?

— Да, пользователи начинают чувствовать прямую угрозу. Например, в связи с законом о неуважении к власти первый кейс был уже 22 апреля. Житель Новгородской области высказался у себя на странице, и его оштрафовали. Люди привыкли к свободному общению в интернете, и чем больше власти будут пытаться контролировать, тем больше будет недовольства. Сталкиваются логика свободного мира общения и логика подконтрольных государству действий. Компании и разработчики становятся участниками политических процессов, когда вынуждены предоставлять доступ к данным по запросу государства. А ведь граждане под этим не подписывались, когда становились пользователями соцсетей.

Очень показателен скандал с Дуровым, который пытался отстаивать независимый статус ВК, а не делать из соцсети политический инструмент. Мы знаем, чем продолжилась эта история. В итоге пользователи должны понимать не только экономику соцсетей, но и их политику и во многих случаях обязаны вести себя как «хорошие граждане». Мы оказываемся участниками очень многих регистров, нужно понимать, какие у нашего поведения могут быть последствия.

Анонимными сейчас могут оставаться только те, кто очень хорошо знает, как работают технологии. Пользователи оставляют бесконечное количество цифровых следов

«Рядовой пользователь может едва ли представить весь объем информации, какой о нем собирается»

— Можно ли сохранить анонимность, выходя в интернет?

— Здесь вопрос не столько в анонимности, сколько в безопасности. Анонимными сейчас могут оставаться только те, кто очень хорошо знает, как работают технологии. Пользователи оставляют бесконечное количество цифровых следов: сейчас нет никаких проблем с тем, чтобы определить, кто, где, когда постил, даже если везде выстроить приватные и закрытые режимы. Цифровой след все равно расскажет, что вы делали прошлым летом, если вы хоть сколько-нибудь активны в интернете. Можно соблюдать приватность, анонимность, не появляться в соцсетях или даже не быть зарегистрированным, но это не означает отсутствие информации о вас — друзья, родственники, аккаунты компаний производят достаточно содержательного контента.

Современные пользователи должны хорошо понимать, как собираются данные и где может быть использована информация. Есть элементарные правила сохранения приватности — например, не заходить с незнакомых компьютеров к себе в аккаунты. Приватные режимы являются самой минимальной мерой того, что нужно делать. Сейчас немало степеней защиты человека с пользовательской стороны и со стороны разработчиков. Идея анонимности уже не так сильна, как идея самозащиты в Сети. Рядовой пользователь может едва ли представить весь объем информации, какой о нем собирается.

— Какая информация собирается о человеке?

— Кроме данных, которые пользователь сам предоставляет в Сети (тексты, фотографии, голос), есть еще огромное количество метаданных, которые сопровождают действия человека. Геоданные, устройство, с которого он выходит, время, цепочка переходов, связей, запросов. Текстовые данные говорят о характерных лингвистических формах, которые использует человек, а тепловые карты могут рассказать о паттернах поведения на сайтах или в приложениях. Социальные сети, авторизация через другие аккаунты, связи внутри платформ типа «Гугла» или «Яндекса» открывают целую вселенную передачи информации из одних мест в другие так, что мы никогда до конца не поймем, где точно хранятся наши данные и кто имеет к ним доступ. Не говоря уже о сетях друзей, родственников, коллег и просто знакомых, которые оставляют информацию о нас без нас.

— Кому доступна эта информация? И возможна ли в таком случае безопасность и приватность?

— Эта информация обычно принадлежит компаниям, «Фейсбуку» или «Гуглу», какой платформе он принадлежит. Важно, какой режим приватности человек устанавливает, например открытая страница это или нет. Степени защиты пользователь как будто бы может выбирать сам. Но не все помнят, например, что «Инстаграм» интегрирован с «Фейсбуком», что привлекает все посты, лайки, шеры, комментарии друзей. Граница публичного и приватного размывается настолько сильно, что вызывает ощущение, что про приватное можно говорить, только если человек никогда не выходил в интернет.

Вопрос приватности в итоге переформулируется в то, насколько пользователь хочет показывать внешнему миру эту информацию. Если это политическое высказывание на своей открытой стене, то это поддерживает традиционный модус публичного высказывания. Если это высказывание в закрытом чате, предполагается, что оно приватное

— Все равно, как само собой разумеющееся пользователи воспринимают, что личная переписка никому не доступна.

— Но это не совсем не так. Она в любом случае доступна разработчикам. Вопрос приватности в итоге переформулируется в то, насколько пользователь хочет показывать внешнему миру эту информацию. Если это политическое высказывание на своей открытой стене, то это поддерживает традиционный модус публичного высказывания. Если это высказывание в закрытом чате, предполагается, что оно приватное. Но означает ли это, что технически оно тоже остается приватным? Границы доступа к этой информации — непростой вопрос.

— То есть лучше вернуться к разговорам на кухне?

— Пока стены нас не подслушивают (смеется). Про сферу приватного и публичного много литературы, но эта граница постоянно изменяется. Но мы понимаем, что разговоры на кухне (то, что сейчас нам кажется приватным) в советское время были суперпубличными, они собирали много людей, с их помощью распространялась информация. Они были приватными только по отношению к государственной власти. В соцсетях все происходит иначе, там границы другие.

«У разных платформ, соцсетей и мессенджеров свои возможности и риски»

— В других странах подобная ситуация или Россия в этом отношении уникальна?

— На спектр от самых тоталитарных до самых демократичных можно разложить весь мир. Везде складываются свои истории и ситуации, своя степень свободы и несвободы. Я не могу ответить по поводу всех стран, не смотрела, как это все работает. Во многих европейских и североамериканских странах высказывания о власти — нормальная и регулярная практика. Обычное явление, когда в «Твиттере» можно написать про Трампа или Макрона, и это не преследуется как административное или уголовное нарушение, потому что границы допустимости располагаются дальше. В демократическом режиме предполагается, что о власти нужно и можно высказывать мнение, как иначе власть должна реагировать на общественный резонанс? Сложно представить такую ситуацию в более тоталитарных режимах. Например, совершенно невозможно это представить где-нибудь, где любая попытка сказать про лидера что-то, кроме хвалебного, оборачивается трагичными последствиями.

Россия — не первая, где государственная власть решила контролировать гражданское поведение в сетях. Но это рискует стать травматичным опытом, потому что до 2019 года интернет воспринимался как свободное пространство, и мы уже довольно долго живем в этом состоянии отношений с соцсетями и интернетом, и даже много себе позволяем в плане развития гражданского общества. И такие меры, как цензурирование соцсетей или изолирование интернета, ломает нашу привычную нормальную практику. Это не значит, что мы перестанем пользоваться интернетом и высказывать свое мнение, мы просто будем переносить его туда, где это будет более безопасно. Грубо говоря, в ВК гораздо опаснее, чем в ФБ, потому что там у служб нет прямого доступа к внутренним информационным ресурсам.

Ситуация в «Телеграме» другая. Прошлогодние попытки заблокировать его выглядели смешными. Власти не понимали, как работает протокол и почему доступ к этим данным нельзя получить. Это история не про централизованный сбор данных, как это работает в соцсетях, а про скрытую коммуникацию, которая шифруется на самих устройствах: нет устройств — нет данных. Это очень демократическая технология, но с точки зрения государства она опасна, потому что совсем не подконтрольна, поэтому она оказывается альтернативой соцсетям. Да, возможно, у разработчиков есть протоколы, которые сохраняют переписку, но у госслужб нет к ним доступа. Это нужно понимать, потому что каждая новая платформа, которая создает инфраструктуру для общения, имеет свои возможности и ограничения. WhatsApp раньше имел шифрование, которое можно было частично централизовать и вскрыть, но недавно были сбои, из-за которых стала доступна часть данных. Обновляли свое приложение?

Прошлогодние попытки заблокировать его выглядели смешными. Власти не понимали, как работает протокол и почему доступ к этим данным нельзя получить

— Сообщество IT-специалистов в такой ситуации выглядит некой элитой, которая имеет доступ к информации и может распоряжаться ею. Где границы этических норм для них?

— Как правило, айтишники хотят просто делать свою работу, они не хотят быть ни политическими акторами, ни ответственными за свою платформу, ни порождать политические дискуссии или конфликты. Сами разработчики не то что бы выражают желание оказываться элитарными по сравнению с пользователями. Это вопрос, который ими отчасти не рефлексируется. Мне бы не хотелось ставить разработчиков в позицию власть имущих, да и с властью взаимодействуют не разработчики, а топ-менеджмент.

Этического кодекса у IT-специалистов в России нет, насколько мне известно. Но есть общее стремление не вредить своей деятельностью пользователям в мире IT вообще. Например, когда гугловские работники выяснили, что выполняют часть контрактов на военное агентство в США, они отреагировали, вышли на митинг, высказали свою гражданскую позицию. «Гугл» — огромная корпорация, которая могла бы это проигнорировать, но тогда были бы гигантсткие репутационные издержки.

Айтишники пытаются создавать этические экспертизы, комиссии в отношении принципов работы, но пока это не очень сильно развито. 2018 год был отмечен в области развития искусственного интеллекта тем, что в течение года появилось пять корпоративных этических комиссий в самых крупных корпорациях, и это важно, потому что усиливает их ответственность перед общественностью. Правда, недавно одна комиссия была распущена, потому что эксперты не смогли договориться между собой, у них оказались разные представления о своих этических миссиях. Это серьезный и проблематичный, но необходимый в сегодняшнем мире вопрос. Чем больше возникает пользовательских историй, тем больше ответственности накладывается на компании за их деятельность.

— Каким вы видите будущее соцсетей?

— Я не футуролог, поэтому могу сказать только о том, что видно и понятно сейчас. Мне кажется, что возрастет сознательность пользователя в отношении своего поведения в соцсетях. Вероятно, люди будут мигрировать из тех соцсетей, которые выглядят как угроза, в те, которые выглядят более защищенными. Соцсети будут еще долго доминировать в пользовательском ключе, сейчас на них приходится львиная доля интернет-активности людей. И в ближайшие 10—20 лет эта ситуация вряд ли поменяется. Сами соцсети тоже будут решать, как действовать: как «Яндекс» — развивать все новые и новые сервисы и платформы, или как герметичная и безопасная система вроде «Телеграма», которой необходимо замыкаться и коммерциализироваться внутри себя. Будем наблюдать.