Надежда Чегурдаева: «С развалом Союза для нас наступила сказка, которая завершилась... сбором бутылок»

«Находили сломанные раскладушки и делали из них клюшки»

— Надежда Львовна, что привело вас в хоккей?

— Родилась в маленьком городишке Маргилан, что в Ферганской долине. В нашу школу пришел тренер Владимир Самохотин и сказал, что набирает девочек в секцию по хоккею на траве. Мы с сестрой-близняшкой Мариной сразу решили, что пойдем. Честно говоря, никакого понятия именно о хоккее на траве у нас не было, заманило само слово хоккей, который в те годы гремел. А если хоккей, значит, движуха, весело. Мы же были шебутные, искали, где можно применить детскую энергию. Пришли в секцию легкой атлетики, начали бегать по кругу, переговариваться: «Что мы, как дуры, бегаем по кругу?» И тут появление Самохотина решило нашу судьбу. Не знаю, кстати, каким ветром его занесло в наш Маргилан, но они приехали туда с женой, в ту пору ждавшей первенца.

— В каком году это было?

— Так, в каком? Мне пятьдесят…

— Мне тоже пятьдесят, мы с вами по гороскопу две Обезьяны.

— Да уж, с гранатами. А произошел приход в нашу школу в 1980 году, нам с сестрой исполнилось по 12, и мы влились в это дело. Мы же росли с пацанами, и в футбол с ними играли, зимой и в хоккей пробовали играть, хотя это было сложновато. Не было клюшек, так мы на помойках находили сломанные раскладушки, выламывали оттуда алюминиевые прутья, с помощью камней сгибали их, делая подобие крюка, и гоняли мяч. Снега у нас как такового не было, но сам факт, что это зима, «заставлял» нас играть в хоккей.

— А мы, помню, в школьном коридоре тоже играли в хоккей с мячом, только вместо клюшек у нас были ракетки от большого тенниса. Итак, вы из уличного подобия хоккея перешли в травяной, и…

— И в один прекрасный день случилось нам счастье в виде прихода Самохотина в нашу школу. Причем, он же сам ранее поиграл за какую-то команду в хоккей на траве, а потому умел и технику игрокам поставить, что в те годы было редкостью.

— История рассказывает, что женского хоккея в СССР не было до 1976 года. Ни о каких ДЮСШ, к примеру, и речи быть не могло. А уже через пять лет после начала развития сборная СССР стала бронзовым призером чемпионата мира, а в 1984 году серебряным призером чемпионата Европы. В составе тех команд была бывшая баскетболистка Красникова, лыжница Ембахтова. Вы же потом играли со звездами тех лет Бузуновой, Быковой, мамой известной теннисистки Веры Звонаревой. Откуда они пришли в хоккей на траве, где стали мастерами международного класса?

— Я вам больше скажу. Первый чемпионат Союза прошел только в 1979 году, а уже через два года сборная стала призером того самого чемпионата мира — 1981. Из звезд первого состава сборной СССР я хорошо знала только Натэллу Красникову, которая была для меня кумиром, поскольку это был хоккеист со светлой головой и с золотыми руками. Великий игрок. Мне кажется, что все они, перечисленные вами и остальные, это феномены спорта, люди настолько талантливые, что смогли в краткое время освоить премудрости нового для себя вида спорта. Одним словом, самородки. В свое время я поиграла с Натальей Шелеповой, которая обладала ударом такой силы, что ломала штанги. Ей Богу, не вру, мы играли в команде «Политотдел», она в основе, мы с Маринкой в юниорской команде, и видели, как она мячом штангу разнесла вдребезги! Нам лет по 14—15 было, лично у меня шок был от подобного зрелища. Потом, кстати, играя вместе с Мариной в одних командах, я интуитивно чувствовала ее, как и она меня. Могла интуитивно отдавать пас вслепую, чувствуя, что она находится на этом месте. Она могла перевести мяч по линии, догадываясь, что я туда рвану.

Честно говоря, никакого понятия именно о хоккее на траве у нас не было, заманило само слово хоккей, который в те годы гремел. А если хоккей, значит, движуха, весело. Мы же были шебутные, искали, где можно применить детскую энергию

«Нас тренировал дипломированный фигурист-кореец»

— Названная вами команда «Политотдел» была знаменита на весь Союз, поскольку команды мастеров по хоккею на траве и мужскую футбольную команду второй лиги содержал колхоз-миллионер. Для нынешнего времени это нонсенс.

— А тогда все это воспринималось нормально, я уже позже пришла к пониманию того, что это была уникальная ситуация. «Политотдел» была команда с собственной базой для развития хоккея на траве, несколькими полями, на главное, где игрались матчи высшей лиги, никого не допускали, берегли. Поле специально готовили к нашим играм, заливая водой, ровное, как нынешние поля с искусственным покрытием, и даже нам не разрешали там бегать. Мы тренировались на другом поле, которое делили вместе с футболистами. В клубе была своя столовая, повара, которые готовили специально для команды. Сейчас все это воспринимается нормально, так и должен существовать профессиональный клуб, но мы говорим об СССР, для которого все это было исключением. Я же с самого начала привыкла к подобным условиям, а уже потом, познакомившись с тем, как живут другие команды, поняла, что мы были приятным исключением.

В 1989 году, когда нам с Мариной было по 21, мы с «Политотделом» стали серебряными призерами чемпионата СССР. Надо понимать, что это было блестящим результатом для команды из колхоза под Ташкентом, которая опередила многие, по сути, сборные команды Азербайджана, Армении, Литвы, Молдавии, Украины и так далее.

Я безмерно благодарная нашему тренеру Игорю Хвану за то, что он привлек нас с сестрой в свою команду. Вот как раз Хван не был хоккеистом, по своей спортивной специализации это был… фигурист. Причем, хорошего уровня, как мы могли наблюдать, когда на каких-то сборах попросили его надеть коньки и сделать что-то из элементов фигурного катания. Он был в порядке.

— Кореец в фигурном катании, тогда это воспринималось как чудо дивное. Интересно, что и в ведущей команде Узбекистана «Андижанке» тренером был кореец Мирон Ким, сам занимавшийся боксом, а тренировавший боксеров и гандболисток, и вырастивший из них чемпионок по хоккею Ляйлу Ахмерову и Валентину Заздравных, Нелли Горбаткову и Алину Хам, кстати, также кореянку.

— Да, корейцы поднимали узбекистанский хоккей, но надо оговориться, что это были советские корейцы. В одном только «Политотделе» было восемь игроков и два тренера корейской национальности. Возвращаясь к тому, что нас содержал колхоз, вспоминаю, что и в бытовом плане там было на что посмотреть. Сама дорога к колхозу была асфальтированной и очень ровной, у нас же привыкли жаловаться на ухабы и колдобины. По обочинам стояли километровые аллеи тополей, председателем колхоза также был кореец Хван. В русском варианте его звали Тимофей Григорьевич, а по-корейски Ман Гым Хван. У него в подчинении в основном были корейцы, хотя работали и узбеки, и русские, как и положено в многонациональном Союзе. У нашей команды были периодические встречи с колхозным правлением, на которых мы рассказывали о жизни команды. Сами колхозники с удовольствием ходили болеть на наши игры. В целом, мы были второй командой в республике, поскольку флагманом считалась «Андижанка», где раньше нас начали развивать хоккей на траве. Ее помнят до сих пор. Я же часто вижу в России узбеков, которые переехали сюда на работу, и когда начинается общение, говоришь, что играл в хоккей на траве, то сразу же слышу: «А, «Андижанка»!» Отмечу, что сейчас о хоккее на траве знают гораздо меньше, причем, даже сами спортсменки. Я до прошлого года играла, меня знают, а мою сестру, которая десять лет назад закончила со спортом, доиграв до 39 лет, но тоже была великим игроком, по моему мнению, ее уже молодежь не знает. У нас разрыв поколений, хотя ранее наблюдалась преемственность. Я считаю, что воспитанниц спортшкол, которые потом придут в профессиональный спорт, надо готовить и в том плане, кто ранее играл в наш вид спорта, чтобы они брали себе примеры из прошлого, стремились достичь таких же высот.

— Нынешним летом исполнится сорок лет, как разбился футбольный «Пахтакор». Не запомнили, как Узбекистан воспринял эту страшную весть?

— Мне, получается, было 11, жила тогда в Маргилане, спортом не занималась, но я осознала эту трагедию со временем. В нашем «Политотделе» работал массажист, любил выпить, у него какими-то срывами это происходило, и со временем мы догадались, с чем это было связано. Он очень долго не говорил на эту тему, но, оказалось, что ранее работал в «Пахтакоре» и должен был лететь тем рейсом.

Что касается самой процедуры сбора хлопка, то мы переезжали из родных домов в школу, каждый со своей раскладушкой, мы там селились в большом помещении типа актового зала и с утра выезжали на поля. Кто-то из девочек оставался кашеварить…

«На хлопок ездили, как сейчас в стройотряды»

— Вы ездили на уборку хлопка?

— Однажды. На самом деле это была трудовая повинность для всех детишек в Узбекистане, но нас с Мариной она коснулась лишь однажды, и то мы были в привилегированном положении. Так получалось, что мы толком не работали, а отнимали собранный хлопок у других и сдавали как свой (смеется). Я же говорю, были озорные, шебутные. Что касается самой процедуры сбора хлопка, то мы переезжали из родных домов в школу, каждый со своей раскладушкой, мы там селились в большом помещении типа актового зала и с утра выезжали на поля. Кто-то из девочек оставался кашеварить…

— То есть вы уже со школьных лет сталкивались с тем, с чем мы в РСФСР сталкивались уже в студенческие годы, выезжая в стройотряды.

— Вы — городские. А у деревенских в России тоже были свои выезды, на уборку картошки например. Далее нас возили на переборку кокона, это такие большие червячки, более известные как тутовый шелкопряд, мы садились в кружок и перебирали их, чистили. Они-то большущие, с палец толщиной.

— Именно с Узбекистаном была связана такая фигура, как Ахмаджон Адылов, который ушел из жизни только в прошлом году, в возрасте 92 лет. Про Адылова много чего писали еще в советской прессе, а что про него говорили простые узбекистанцы?

— Мы ездили на тренировки в Кибрай, проезжая мимо так называемых адыловских дач. Высоченные заборы, чуть ли не под током, оставалось только догадываться, что там внутри? Но масштабы территории сами по себе внушали уважение. Все это было связано все с тем же хлопком, который убирали все жители республики, от мала до велика. Там же приписки были по показателям, накручивали столько, что только вперед. Отчитывались за 6 тонн хлопка, собирая, дай Бог, по две тонны.

— Когда вы начинали заниматься хоккеем, Узбекистаном руководил Шараф Рашидов, и спорт в республике процветал. Если смотреть на то, что стало со спортом после его смерти, то в Узбекистане наступила форменная разруха. Поочередно из высшей лиги вылетели футбольный «Пахтакор», баскетбольный «Университет», волейбольные команды «Динамо» (мужчины) и «Автомобилист» (женщины). Только хоккей на траве оставался на плаву. Или вас тоже коснулись изменения?

— Мне трудно сказать за весь Узбекистан, тем более, как вы заметили, хоккея на траве изменения не коснулись. Ну разве только косметические, нас, спортсменок, перевели с рабочих ставок, которые мы ранее занимали в колхозе, в местный спорткомитет. Касаемо зарплаты нас не ущемляли, как была ставка в 200 рублей плюс премиальные, так и осталось. Мы же не были видом спорта «правительственным», как футбол, которому уделялось внимание на самом высоком уровне. Вот футбол, «Пахтакор», был главным видом спорта для всего Узбекистана, когда на огромном республиканском стадионе собиралось со всей республики по 70 тысяч на каждом матче.

— В советские времена, что скрывать, спортсмены считались военнослужащими, студентами, было много «подснежников», которые числились на заводах и фабриках. Что было написано в вашей трудовой книжке?

— Инструктор по спорту ДСО, добровольно-спортивного общества «Пахтакор», что переводится как «хлопкороб». Затем мы перешли из одной колхозной команды в другую, поскольку украинскую команду «Колос» из Борисполя тоже причисляли в ДСО «Урожай». Это был 1991 год, последний в жизни СССР. Мы стали последними чемпионками Союза и обладательницами Кубка страны. Приглашение в «Колос» возникло благодаря желанию главного тренера Михаила Безрукова создать в стране суперклуб, который мог бы бороться с сильнейшими европейскими командами. И вот в Борисполе стали создавать подобный клуб. Пригласили игроков из Москвы (Ирину Короткову, Ларису Чижик-Гагарину), Ленинграда (Елену Разутову), Алма-Аты (Зою Валуйскую), нас с сестрой, поскольку мы уже входили в состав сборной СССР.

Сам Борисполь — это небольшой город, рядом с которым находился всем известный аэропорт. Для команды по хоккею на траве выделили два этажа в жилом доме, который считался нашим общежитием, хотя на самом деле это были самые обычные квартиры. Во всяком случае, мы не чувствовали, что живем как общежитские. Было даже лучше, чем в обычных семьях, потому что у нас было организованное питание, когда не надо было задумываться над этой стороной быта, транспорт, который возил нас на тренировки и на игры, то есть транспорт на работу. Несмотря на то что Борисполь небольшой город, там был уютный стадиончик с хорошим полем. Мы много ездили на соревнования, сборы, в том числе и за границу, и могли приобрести себе шмотки, которые в СССР были дефицитом. В общем, с бытовой точки зрения это было лучше, чем у обычных советских граждан.

Мы много ездили на соревнования, сборы, в том числе и за границу, и могли приобрести себе шмотки, которые в СССР были дефицитом

— Но Узбекистан, по воспоминаниям, будучи союзной республикой, и так обеспечивался бытовыми товарами гораздо лучше, чем, допустим, многие города РСФСР.

— По узбекистанским воспоминаниям, у нас никогда не было проблем, допустим, с мясом. Было много друзей-узбеков, которые умели готовить из мяса шикарные национальные блюда. Что касается обеспечения, то, соглашусь, я не помню, чтобы в магазины выстраивались очереди за продуктами и товарами, как сейчас показывают и рассказывают о жизни в СССР. Причем, даже еще не будучи спортсменками, мы не испытывали какого-то недостатка, помню, мама нам давала деньги, мы с сестрой бежали в магазин и покупали все необходимое.

— Все дело в том, что мы с вами жили в двух разных СССР: вы в союзной, мы в автономной, и вот у нас, по РСФСР, очередями никого не удивишь.

— Уже начав выезжать на соревнования по Союзу, когда мы уже выросли до уровня молодежной команды, то помню, что нам всегда завидовали. У нас да, и фрукты, и овощи круглый год, и всегда тепло, и эта зависть приводила к тому, что мы всегда везли на сборы дыни, чтобы угостить подруг по национальной команде. Получалось наоборот, что все везли подарки домой, а мы везли гостинцы.

— Все это счастье закончилось с развалом СССР?

— Не сразу. С развалом СССР мы перекочевали в Москву, поскольку наш тогдашний тренер Безруков был на тот момент товарищем безбедным, и он решил поднимать хоккей на траве в Москве, создав там футбольно-хоккейный клуб под названием «Россия». Для создания базы для него он выкупил СЮП, знаменитый стадион юных пионеров, перестелил там газон. И в новую команду он пригласил более половины игроков бориспольского «Колоса». Поначалу все было шикарно, мы заявились на чемпионат России, в бытовом плане все было хорошо. Питались только в ресторанах, жили поначалу на самом стадионе СЮП, затем в Новогорске сняли дома, откуда мы ездили в Москву исключительно на автомобилях класса БМВ. Это была сказка, которая продлилась, увы, очень недолго. Затем что-то пошло настолько не так, что поначалу нам перестали платить зарплату, затем переселили из элитного дома в обычный. Под конец лично мне пришлось сдавать бутылки, чтобы было на что доехать от Новогорска до того же стадиона на игру. В России всегда много пили, и собранных денег мне хватало (смеется). Я не стесняюсь об этом вспоминать и говорить, поскольку пришлось переживать разные периоды жизни.

Чем отличались мужские и женские тренеры?

— Как вы пережили тот момент?

— Перешли с сестрой в команду «Текстильщик» из Вязников Владимирской области. Нас пригласила Тамара Яшина. Она раньше играла за ТТУ из Горького, команду высшей лиги.

— Интересный поворот в биографии. До этого вы играли под руководством мужчин, а тут впервые тренер-женщина. Разница чувствовалась?

— По моим ощущениям было полегче. В том числе и потому, что было понимание по чисто женским проблемам, широко известным в узких кругах. Правда, когда лажали, что на поле, что в жизни, было куда страшнее попадаться на глаза главному тренеру. Стыдно почему-то больше, чем перед тренерами-мужчинами. Тем более что отношения в нашей команде строились на доверии…

— В мужских командах зачастую проблемы тренеров с игроками возникали из-за разного отношения к понятию отдыха. В женской команде тренер измерял давление по утрам?

— По одиночке в штопор мы не уходили. У нас было принято если уж и отдыхать, то всей командой. А там извечный русский вопрос: «Под дичь — будешь? Под дичь? Буду!» После этого проще и честнее было не прийти на тренировку и не отравлять всех выхлопами.

— Один хоккеист вспоминал в интервью со мной, что в команде был вратарь, который, после хорошо проведенного вечера, на тренировке надевал первым делом шлем, чтобы не принюхивались. В женской команде, как я понимаю, принюхиваться смысла нет, все благоухали духами…

— Главное было потом результатом оправдать допущенные ранее вольности. Кстати, насчет извечных женских проблем, я вспомнила, что наш наставник Безруков просто завел календарь на каждую, где у него были отмечены критические дни. Когда кто-то хотел сачкануть, сославшись на это, он заглядывал в календарик и выдавал вердикт: «Ты мне мозги не пудри». Немки, кстати, вообще использовали критические дни для установки рекордов в циклических видах спорта, что в плавании, что в легкой атлетике. Там же такой выброс адреналина, подъем работоспособности, что если грамотно использовать этот процесс, то можно прыгнуть выше головы.

Возвращаясь к Вязникам, замечу, что там был завод, выпускавший автомобильную оптику Освар, поэтому команда называлась «Текстильщик-Освар». Некоторое время завод шефствовал над нами, у нас были зарплаты, появилась возможность выезжать на сборы. Мы отвечали спортивными результатами, выиграв несколько Кубков России. Жили мы в заводском общежитии с остальными его обитателями, не так как в Борисполе, где дом был только для нас. В остальном же Вязники это обычный, маленький, российский, бухающий городок.

Я с клюшкой спать ложилась, настолько она мне была дорога, сама ее мыла, после игр в дождь. Сама клюшка, пока не сточится размером в прутик, не подлежала обмену, поскольку запасного инвентаря не было

«Четыре года мы тренировались на вираже, рядом с футбольным полем»

— И чтобы его жителям было за что выпить, создали команду? Чтобы был повод: «Ну, за хоккей!».

— Если говорить о городе с точки зрения географии, то, прошу прощения, это дыра дырой, похлеще моего родного Маргилана. Все четыре года там мы тренировались на легкоатлетическом вираже местного стадиона, рядом с футбольном полем.

— Ну в этом плане вы Казань не удивите. Местная мужская команда «Идель» играла и тренировалась на запасном поле Центрального стадиона. Покрытием поля служила резина, которую стелят в гаражах как половики. Люди там ломались на раз-два. Экс-футболист «Рубина» Альберт Насыбуллин травмировал колено, которое застряло в дырах между резинами. Мой товарищ сломал палец, отбивая мяч. Это Россия девяностых…

— Знакома с полем с таким покрытием, в Нижнем Новгороде женская команда играла долгое время на таком же. В конце концов, все были в одних и тех же условиях, равных, когда условий на самом-то деле ни у кого не было. Что касается меня, то возникли личные проблемы с гражданством, поскольку родилась в Узбекистане, играла до развала Союза на Украине, и для России я на первых порах были иностранкой. Сестра Марина успела раньше меня сделать российское гражданство, а я какое-то время куковала с узбекским. Из-за этого я долгое время не могла сыграть за сборную России. Там еще была проблема с тем, как вывезти маму из Ташкента, куда она переехала, поскольку нам с сестрой дали там двухкомнатную квартиру.

Там же нужно вспомнить, что после сильнейшего землетрясения 1966 года отстраивать Ташкент приехали люди со всей страны. Отстроили его, так там и остались, русские, украинцы, татары и так далее. А с развалом СССР в столицу Узбекистана потянулось местное население со всей республики. Климат идеальный, фрукты-овощи чуть ли не круглый год. Ташкент в годы моего детства был русскоговорящим городом. И я бы, честно, никогда в жизни не уехала из Узбекистана, сравнивая время моего детства с остальной жизнью, скажу, что там все было прекрасно. Помимо товаров и продуктов, о которых уже было говорено, там еще было воспитание, уважительное отношение к возрасту, к людям, культура…

— Вопрос: куда все это делалось во времена развала СССР?

— Трудный вопрос. В те времена я была моложе, 21—22 года, происходящее вокруг воспринимала как какую-то игру, хотя уже начинало твориться что-то невообразимое. Помню, мы стали свидетельницами народных волнений в Баку, куда приехали на игры с местным «Связистом». Сели на балконе местной гостиницы «Апшерон», все в шортиках, а там на площадь Ленина начал стекаться народ. Опять же для нас это как игра, сидим, смотрим, ладно к нам администраторы прибежали и просто заставили вернуться в номера. И мы уже из окон смотрели, как площадь наполнилась людьми, и они что-то там горлопанили. Это сейчас я осознаю, что это было страшно, мы просто могли оттуда не вернуться. Это также была одна из глобальных катастроф страны, когда две нации разделились по-живому. Мы никогда этого не понимали, не разделяли их в общении, азербайджанок, армянок, они сами играли в одной команде, жили в одном городе, и вот… И в Узбекистане к тому времени был объявлен комендантский час, когда нельзя было выходить на улицу после определенного часа. Мы, конечно же, не соблюдали его, все равно шлялись. Нас отлавливали, делали внушение, а в это время в городе происходили какие-то волнения, демонстрации. То ли в Оше тогда что-то произошло, это Киргизия, но прямо по соседству с Маргиланом, откуда меньше ста километров (в 1990 году в Оше произошел межнациональный конфликт между киргизами и узбеками, названный Ошскими событиями, — прим. авт.). В итоге я переехала в Россию, а мама оставалась в Ташкенте, и мне становилось за нее реально страшно. Уговаривала ее: «Мама, все бросай».

«Азербайджан тоже хотел поднять свой хоккей с помощью кореянок. Не помогло…»

— Знакомые рассказывали, что продавали трехкомнатную квартиру в Ташкенте за 2 тысячи долларов, а жилье в Чирчике, опустевшем городе энергетиков, стоило порядка 100 долларов.

— Вот именно. Нам еще повезло, что успели продать квартиру хоть за какие-то деньги, неплохие на то время. А вскоре их просто начали отжимать, но к этому времени для нашей семьи тема Узбекистана закрылась практически навсегда. Хотя ностальгия часто накатывает…

— Куда отправились из Вязников?

— В Дзержинск Нижегородской области. Это город химической промышленности, где образовалась и команда «Корунд». Инициатором создания команды была Наталья Славнова, которая собрала девчонок, местных, нижегородских, пригласила меня, тогда мне было 28 лет. Тут мы расстались с сестрой, поскольку Марина играла за Москву. Затем наш «Корунд» поменял спонсора, став «Синтезом», а Славнова, увы, попала в смертельную аварию, царство ей небесное. Команду возглавила опытный игрок Валентина Апельганец, которая сейчас работает главным тренером в Казани, а я помогала ей в качестве играющего тренера.

— Довелось вам поиграть и против команды первого тренера Самохотина. Он в это время организовал в Анапе команду «Смена», становившуюся несколько раз призером чемпионата страны. Как создавалась эта команда, из «легионерок»?

— Насколько я знаю, нет. Приехал в Анапу, открыл секцию, и с этими же девчонками поднимался по ступеням развития. Понимаете, есть люди, которым Богом или судьбой даровано быть кем-то. Самохотину даровано быть детским тренером, воспитывать девчонок, а в этот раз довелось и сыграть с ними уже на профессиональном возрасте, причем, весьма успешно.

С развалом СССР у нас образовалась такая пропасть между уровнями той, советской, сборной и российской, как кратер, который ничем не засыплешь

— Две его воспитанницы были в составе студенческой сборной на Универсиаде-2013 в Казани, после чего… команду расформировали из-за отсутствия финансов. А в 2014 году организовали другую хоккейную команду ХК «Сочи», только из ледового хоккея. На ваш взгляд: это нормально?

— Понятно, что подобный вопрос стоит задавать не мне, что касается меня, то я могу посетовать, что в подобном краю хоккей на траве можно развивать, поскольку сама природа и мягкий климат к этому располагают. Но все зависит от финансирования, либо оно есть, либо его нет. Не знаю, что сделать для того, чтобы оно у нас появилось такое, чтобы было больше команд. Попасть на Олимпиаду? Это, конечно, задача, которую мы не можем решить много лет. Я сама всю жизнь мечтала там сыграть. Но с развалом СССР у нас образовалась такая пропасть между уровнями той, советской, сборной, и российской, как кратер, который ничем не засыплешь.

Впрочем, не могли попасть на Олимпиаду и остальные страны бывшего СССР. Казалось бы, какой уровень развития был на моей родине, в Узбекистане. Сейчас даже не знаю, на каком уровне развития стоит там хоккей. По европейским странам более-менее понятно, есть Беларусь, Литва, Украина, где традиционно развивался хоккей на траве и сейчас существует по две-три команды. Казахстан заявлял свою команду в открытый чемпионат России. Азербайджан одно время выстрелил, пытаясь осуществить цель попадания на Олимпиаду 2008 года в Китай, подписав под это дело в сборную девять кореянок. Там еще им, помимо гражданства, дали местные фамилии, кое-кто вышел замуж (Сеон Йонг Рустамова, Ми Сан Сафарова, Ю Жин Мамедова и т. д., — прим. авт.) На мой взгляд, это не совсем правильный путь, надо развивать свой хоккей и поэтапно подниматься в рейтинге.

«В 44 года осуществила мечту детства — пожить в Питере»

— Иными словами, для того чтобы дождаться новых успехов в хоккее на траве, надо восстановить СССР.

— Мне кажется, что, помимо этого сказочного пути развития, можно попробовать пройти таким же, какой проделали мы ранее. Я же вижу, что сейчас наш вид спорта развивается, строятся искусственные поля, под них открываются детские секции, есть команды. В чемпионате высшей лиги вообще играет одна молодежь. Понятно, что с профессиональными командами Суперлиги дела не так радужны, все, по сути, выживают, но хотелось бы, что в качестве развития вида спорта было больше стартов, соревнований. Наш опыт в Узбекистане таков, что мы до молодежного возраста вообще не выбирались из республики, поскольку практически в каждом городке были детские команды, с которыми можно было соревноваться.

С другой стороны, вспоминаешь свое детство, когда практически ничего не было и всего надо было добиваться. Я с клюшкой спать ложилась, настолько она мне была дорога, сама ее мыла, после игр в дождь. Сама клюшка, пока не сточится размером в прутик, не подлежала обмену, поскольку запасного инвентаря не было. Сейчас совсем другие возможности, девчонки приходят на все готовое, форма, инвентарь, поля, только тренируйся и прогрессируй, но нет того стремления, какое было у нашего поколения, увы... Перестали бережно и трепетно относиться к тому, что имеешь, и такой подход, в том числе, касается тренировочного процесса.

— Возвращаясь к развитию вашей карьеры…

— Я в Нижегородской области осела на полтора десятка лет, с середины девяностых, до 2012 года. Правда, в 2002 году мы переехали в столицу области — Нижний Новгород, и выступали как «Волга-Телеком». Уже оттуда, впервые в своей карьере, попала в команду из большого города «Метрострой» из Санкт-Петербурга, куда меня пригласили в 44 года. Сразу согласилась. Начать с того, что впервые побывав в Ленинграде, еще в составе «Политотдела», я сразу влюбилась в город. А потом еще серьезный спонсор — «Метрострой», который решил снова развивать хоккей в городе, где еще в советские времена была мужская «Волна», женская «Балтика», правда, не игравшая выше первой лиги чемпионата СССР.

Марина к тому времени уже завершила карьеру, также в серьезном возрасте, доиграв до 39 лет. Я же чувствовала тягу к хоккею, сравнимую, наверное, с наркотической, в хорошем смысле этого слова. Думала, буду играть, пока это не будет во вред моей команде. Тренеры передвигали меня по позициям, я ушла из полузащиты в центр защиты, где надо бегать поменьше, а думать больше. Да, я уже не могла забивать как раньше, помню, в Вязниках наколотила за сезон 55 голов, правда, Марина через год забила 60, поставив тем самым рекорд. Сыграли мы в том сезоне порядка 35 матчей, значит, у нее был 1,8 гола за игру. Показатель, который готовятся внести в Книгу рекордов России. Но я перебила Марину другим рекордом, по долголетию спортивной карьеры.

В команду «Метрострой» из Санкт-Петербурга меня пригласили в 44 года. Сразу согласилась

— Кстати, по «цене вопроса» по упоминанию в российской книге рекордов. Я был инициатором казанского «футбольного матча длиной в 33 часа 33 минуты». Осуществляла сам матч дирекция «Универсиады-2013», посвятив его сразу двум событиям: Универсиаде-2013 и ЧМ-2018. Когда Дирекция хотела зарегистрировать этот матч в Книге рекордов России, с нее запросили порядка 200 тысяч рублей.

— Как я понимаю, там разные расценки для физических и юридических лиц. Помнится, мне это обошлось в 2 300 рублей. Я, когда еще играла, обратила внимание, что в других профессиональных командах России нет таких ветеранов, и послала заявку в «Книгу рекордов России». Меня зарегистрировали как самого возрастного профессионального игровика в 49 лет 6 месяцев и 29 дней. Только мы зафиксировали этот рекорд, я получила сертификат об этом достижении, как у меня случилась травма, МРТ показал проблемы с коленом. Восстановилась быстро, но в спорт уже не вернулась. Решила, Надежда, тебе сама судьба подсказывает, что пора… Хотя сам уход из спорта я представляла по другому. Думала, выйду на поле, сяду на ворота, и вспомню все эти годы, которые посвятила хоккею на траве. Но мысленно я подобным воспоминаниям предавалась уже сто раз, безотносительно ухода из спорта, поэтому жалеть не о чем.