Рафаэль Хакимов: «В Российской империи титул «хан» заменяется «царем», а «курултай» — «собором»
Отрывки из книги «Хроника тюрко-татарских государств». Часть 15
«Реальное время» продолжает публиковать отрывки из книги директора Института истории им. Ш. Марджани Рафаэля Хакимова «Хроника тюрко-татарских государств: расцвет, упадок, возрождение». Сегодня вниманию читателей предлагается новый фрагмент из главы «Наследники кочевых империй».
Инварианты можно обнаружить также в организации системы управления. У гуннов верхушку общества составляли четыре аристократических рода, связанных между собой брачными отношениями. Эта цифра впоследствии будет встречаться регулярно. Ибн-Фадлан, прибывший с посольством в Булгар в 922 году, записал: «Когда же мы были от царя булгар на расстоянии одних суток пути, он послал нам навстречу четырех князей, находящихся под его властью, а также своих братьев и сыновей».
Эль-Омари, характеризуя государственный строй Золотой Орды при Узбеке, писал: «Правители этого султана — четыре улусных эмира, из которых старший [называется] беклерибеком, т. е. старшим эмиром. Всякое важное дело решается не иначе, как этими четырьмя эмирами; коли кого из них не было, то имя его [все-таки] вписывали в ярлыки, т. е. указы, как бы оно было вписано, если бы он был налицо или наместник его заступал его место». Будут меняться эпохи, ханы, государства, но вплоть до Казанского и Крымского ханств останется четыре главных рода, определяющих политику.
Герберштейн в «Записках о Московии» свидетельствует: «Татарские цари имеют четырех мужей (viros), с которыми преимущественно советуются в важнейших делах». Эти четверо были карачи. «Карачи» происходит от слова «карамак» — смотреть. Они, как правило, состояли из четырех знатнейших княжеских родов: Ширин, Аргын, Барын и Кипчак. Впоследствии род Кипчак прекратился, и на его место стали два рода — Мангыт и Седжеут, а еще позднее место Мангыта занял род Мансур. Среди карачи выделялся «улу карачи». Такое звание носили Ширины. Аналогичные структуры были во всех постзолотоордынских ханствах.
Эта цифра четыре, повторяющаяся из века в век, могла ассоциироваться с четырьмя сторонами света. В орхонских надписях есть постоянные ссылки на четыре стороны света, ханов при восшествии на трон, поднимали за четыре конца кошмы. Для тюрков цифра четыре несла элемент сакральности.
Глава государства гуннов мог быть только из самого знатного рода из четырех господствующих княжеских родов. Его называли «сыном Неба» (Тенгри Кут), который издавал законы (торе) и сам был судьей.
Термин «кут» встречается в разных формах на протяжении всей тюркской истории. Садри Максуди писал: «Древние тюрки представляли и воспринимали «кут» как проявляющиеся в разных формах некую духовную силу, духовное состояние». Вместе с тем он подчеркивает и чисто политическую сторону этого термина — «сила политической власти, право и правомочность управления государством, величие власти» (Садри Максуди Арсал. «Тюркская история и право»).
Эта должность (Тенгри Кут) была наследственной. Следующими по значимости были левый и правый «мудрые князья», обыкновенно из его сыновей или ближайших родственников. Они управляли западными и восточными территориями империи и одновременно командовали правым и левым крыльями армии. Ниже их стояли тумены (темники), т. е. «начальники над десятью тысячами всадников». Их число было строго фиксировано — 24 и назначал их сам государь, который выделял подвластную территорию. Темник назначал тысячников, сотников и десятников, наделяя их землей с соответствующим населением. Военный лагерь и княжеская ставка у гуннов назывались ордой.
Образ жизни гуннов повторялся с вариациями и в более совершенной форме у тюрков и татаро-монгол. У тюрков «мужем-воином» становился по праву рождения любой юноша, достигший определенного возраста и получивший «ир аты» («мужское имя»), независимо от сословия, рода, племени. Тюркские армии и войска татаро-монгол впоследствии строились по той же десятичной системе, т. е. делились на тысячи, сотни и десятки. По «Ясе» Чингисхана «тысячники и сотники должны каждый так содержать в порядке свое войско и в готовности, чтобы во всякую пору, как придут указ и приказание, садились на коней, не ожидая, даже ночью».
У армии был центр, левое крыло (восточная сторона) и правое крыло (западная сторона). О Монгольской империи В.В. Трепавлов пишет: «Военно-административное районирование и управление были унаследованы от тюркских каганатов VI—VIII вв. Именно в них соправительство и система крыльев Монгольской империи находят ближайшие соответствия. Ни китайские, ни киданьская империи не оказали влияния на формирование этих ингредиентов монгольской государственности».
Точно так же преемственность можно проследить и в титулатуре татарских государств. «Каан (хаган) — монархический титул у монголов в ХIII—ХIV веках пришел в Еке Монгол улус из раннего средневековья, — считает В.В.Трепавлов. — В форме «каган» этот титул существовал у сяньби, жужаней, авар, тюрок-туцзюэ, сеяньто, уйгуров, кыргызов, хазар, ранних киданей и других тюркоязычных и монголоязычных народов в IV (V?)—XI веках». Преемственность некоторых структур и норм тюрко-татарских государств можно проследить вплоть до Российской империи, когда титул «хан» заменяется «царем», а «курултай» — «собором». Коренные изменения в государственной структуре России начинаются только с реформ Петра I.
Упомянем еще об одной сфере, существенной для жизнедеятельности и которая также демонстрирует наличие инварианта — язык, поддерживающий удивительную преемственность культуры. Народы, говорившие на тюркских наречиях, назывались по-разному, но их общий язык сложился очень давно, задолго до появления первых гуннских держав. По мнению С.Г. Кляшторного: «Племена — носители прототюркских языков расселялись главным образом в Центральной и Внутренней Монголии, от Байкала до Ордоса. Процессы языковой дифференциации были весьма сложными и протекали в разных областях неодинаково; на многих территориях прототюркские и протомонгольские племена жили смешано; в Западной и Центральной Монголии, где до начала II века до н. э. преобладали ираноязычные юэчжи, прототюркские находились в непосредственном соседстве с ними». Из орхонских памятников видно, что тюркский язык мало изменился за эти столетия. Олжас Сулейменов определяет это явление как «феноменальный консерватизм тюркского слова и языка».
Устойчивость и близость тюркских наречий определяется тем, что они сложились как развитый язык уже в глубокой древности. Н.С. Трубецкой, объясняя близость тюркских языков, писал: «Неправильности и «исключения» в каждом языке неизбежно происходят в силу бессознательных механических изменений, претерпеваемых каждым языком в течение его истории и связанных с самой природой исторического развития языка: всякая более древняя стадия развития языка всегда более «правильна», чем стадия новейшая. Но дух подчинения живой речи подсознательным схематическим законам в тюркских языках настолько силен, что совершенно нейтрализует это разрушительное действие исторических процессов; потому-то грамматики современных тюркских языков не знают (или почти не знают) «исключений», и потому-то отдельные современные тюркские языки так похожи друг на друга». Естественно, с языком передавались и многие нормы жизни, общие представления о мире, отношение к другим народам, государству, труду и т. д.
Обобщая, можно сказать, что вместе с переходом в другое хронопространство происходят изменения политического и культурного характера, хотя даже при значительных переменах могут сохраняться определенные константы. Эти пояснения необходимы при переходе от исследования собственно кочевых империй к следующей фазе смешанно распада империй. Преемственность и перемены оказываются двумя соотносительными историческими категориями.
Смена исторических фаз, которая радикально меняет структуру общества и функции социальных элементов, тем не менее, сопровождается сохранением инвариантов в различных сферах жизнедеятельности.
Продолжение следует