«Мы живем в эпоху, когда процессы табуирования и растабуирования происходят одновременно»

«Одна из важнейших тем, подвергшихся растабуированию в 90-е, конечно, секс»

— Максим Анисимович, что такое языковое табу и какие примеры из современной жизни можно привести?

— Если мы говорим о культуре вообще, а не только о нашей культуре в текущий момент, то табуироваться может что-то очень высокое, что-то очень низкое и интимное. Например, в разных культурах могут табуироваться имя бога, имя дьявола и даже собственное истинное имя.

Тематическое табуирование, то есть запрет на определенные темы, очень яркая и важная характеристика общества, а изменения в этой области показывают, как меняются культура и общество.

Во второй половине XX века в этом смысле выделяются 60-е и 90-е годы. Одна из важнейших тем, подвергшихся растабуированию в эти десятилетия, конечно, секс. В 90-е годы этот процесс шел решительнее и результаты оказались более впечатляющими. Можно сказать, что в полном масштабе европейская сексуальная революция 60-х дошла до нас именно в 90-х. Еще одна тема — политика, где на смену ритуальным высказываниям пришли откровенные и бурные споры. Это, пожалуй, самые заметные области растабуирования, но были и другие, чуть менее заметные — смерть, деньги.

Тут уместно вспомнить, как сейчас бы мы сказали, мем — «в СССР секса нет», возникший на заре перестройки в 1986 году. Понятно, что секс был, его не могло не быть, а вот чего не было, так это разговора о нем, иначе говоря, тема секса была строго табуирована. Зато сейчас у нас «секс есть», и его много.

— И как это отражается в языке?

— Снятие табу с темы, хотя бы и не полное, означает, что эту тему начинают обсуждать, а для обсуждения нужны слова не бранные, которые были табуированы, как и сама тема, а более или менее нейтральные. Нейтральность таких слов почти всегда условна, некоторые пришли из медицинской науки и кажутся тяжеловесными, неуместными в обычном разговоре. Но важно, что слова «пенис», «вагина», «коитус», «кунилингус» или «фелляция» вообще не табуированы. По-видимому, чуть более неприличны такие слова, как «минет» или «член», но все это крайне субъективно. Отчасти большая простота и употребительность слов способствует их восприятию как низких.

Другое дело, что в этой области появляются и новые табу, и это связано, прежде всего, с политкорректностью.

Негативное отношение к теме, к событиям, к участникам приводит к негативной оценке соответствующих слов, хотя они могут и не считаться бранными в полном смысле слова. В этом случае политкорректность настаивает на замене, хотя часто для носителей языка такие замены кажутся неестественными, а порой и смешными.

В русском языке эти процессы только начались, но уже в некоторых сетевых СМИ фактически табуируются слова «гомосексуалист» и «гомосексуализм» и заменяются на «гомосексуал» и «гомосексуальность» соответственно. Более радикальной кажется замена слова «проститутка» на «секс-работница», но оно тоже встречается довольно часто, в частности, в СМИ феминистской направленности.

Еще один источник табуирования — религиозный консерватизм, но результаты действия политкорректности и религиозного консерватизма, как правило, различаются, правда, в основном тематически и отчасти стилистически. Это очень интересно преломляется в свете дискуссий об оскорблении чувств. Ведь новый закон об оскорблении чувств — это по сути юридический механизм создания новых табу.

Что, безусловно, сближает эти силы, так это борьба с юмором. По мнению как адепта политкорректности, так и религиозного консерватора, шутки на определенные темы (причем у каждого свой набор) исключены. Собственно, они и объявляются — не обязательно в юридическом смысле — оскорблением чувств.

— А как в описанных вами процессах участвует интернет, телевидение, современные ток-шоу?

— Мы живем в интересную эпоху, когда разнонаправленные процессы — табуирования и растабуирования — проходят в мире одновременно. И особенно это касается нашей культуры, поскольку некоторые мировые процессы докатываются до нас с задержкой, а некоторые сразу.

Мы только-только стали разговаривать о сексе более или менее раскрепощенно, а от нас уже требуют аккуратно выбирать слова, дабы никого не обидеть. Новые табу бывают очень сильными, например, они могут препятствовать обсуждению ранее дискриминируемых меньшинств. Это касается и гендерных, и сексуальных, и национальных, и многих других проблем.

Для утверждения и ускорения этих процессов очень важны каналы связи и распространения информации. В первую очередь это телевидение. Сегодня оно довольно консервативно, но в 90-е годы именно оно было главным проводником всего нового. Здесь можно вспомнить хотя бы ток-шоу «Про это» с ведущей Еленой Хангой в 1997—2000 годах.

В последние десятилетия наиболее свободным коммуникативным пространством стал интернет, и в нем проходят ускоренную обкатку и новые слова, возникающие в результате смягчения табу, и новые табу.

«Нельзя использовать слово «дебил» как диагноз — слишком сильны оскорбительные ассоциации»

— Слова «рак» и «онкология», кажется, вызывают сегодня у людей суеверный страх при их частом произношении. Какие табу существуют на тему смерти и болезни, а какие ушли в прошлое?

— Здесь есть целый спектр табу, хотя и очень разной силы. Самый общий запрет на темы смерти и болезни, на названия страшных болезней — один из древнейших. Не следует говорить о страшных и могущественных силах, дабы случайно не вызвать их, не призвать их на свою голову. С этим связаны и табуирование имен бога, и табуирование низших сил, и табуирование тотемов, что, например, в русском языке привело к исчезновению исконного слова для «медведя» и появлению этого эвфемизма, который буквально значит «поедатель меда». Окончательно эти страхи не уйдут никогда, по-видимому, они заложены в природе человека и основаны на очевидной неполноте знания об устройстве мира. Но это табу существует скорее в голове, а в общественном пространстве оно снято, как усилиями просветителей, так и, в не меньшей степени, желтой прессой, смакующей эту тематику.

Есть и более узкое табу, которое можно определить фразой: «В доме повешенного не говорят о веревке». С тяжелобольным человеком не принято говорить о смерти и так далее, и это определяется тактом, желанием избегать неприятных для собеседника тем. Это табу тоже сильно разрушено. Важным шагом здесь стало относительно новое врачебное правило — сообщать больному о любом, даже самом страшном диагнозе. Не менее важна и современная вера в целительную силу слова и тенденция обсуждать все самое неприятное, то есть как раз то, что ранее было табуировано.

—Принято ли сегодня обсуждать свою зарплату, работу или тут есть какие-то запреты?

— Это очень интересная и плохо изученная тема. Судя по рассказам, а сам я этого, естественно, не проверял, в общеевропейском культурном пространстве существует строгое табу на разговор о зарплатах и заработке в целом.

Мне кажется, что у нас такого жесткого запрета никогда не было, разве что в публичном пространстве. А в частных разговорах вопрос «А сколько ты получаешь?» неизбежно возникал. Обязательная публикация налоговой декларации для чиновников существенно расшатала и публичный запрет.

Вообще, разговор о собственном достатке и зарплате, как правило, ведется в двух режимах, а по существу жанрах: в режиме жалобы («нищенская зарплата» и т. п.) и режиме бахвальства. Наверное, самой яркой иллюстрацией последнего была знаменитая фраза Сергея Полонского о тех, у кого нет миллиарда.

Очень показательны первые интервью Юрия Дудя, задававшего много вопросов о заработке и дорогих покупках. Интервьюируемые, поначалу стесняясь, что свидетельствует об остатках табу, все-таки с удовольствием переходили ко второму режиму.

Работа же, как таковая, никогда не была табуирована за исключением редких ситуаций секретности. Табу «секретный физик» прекрасно обыгрывается в фильме «Еще раз про любовь», а табу «спецзадание» — в комедии «Бриллиантовая рука». Не принято говорить и о незаконной деятельности — своей, что связано с боязнью наказания, и чужой — из-за возможных обвинений в клевете. По этой причине появляются такие прозрачные эвфемизмы, как «авторитетный предприниматель».

— Какие табу в нашем обществе существуют в отношении физически или психически неполноценных людей и почему?

— В этой области все очень сложно, хотя и во многом похоже на то, что я уже сказал. Во-первых, эти проблемы было не принято обсуждать, поэтому почти нет нейтральных слов. Во-вторых, из-за негативного отношения к физическим и душевным проблемам многие слова стали оскорбительными и даже бранными.

Очевидно, что тема перестала быть табуированной и постоянно обсуждается в обществе. Так же очевидно, что от бранных слов надо избавляться и заменять их нейтральными. Нельзя использовать слово «дебил» как диагноз, потому что слишком сильны оскорбительные ассоциации. Можно даже сказать, что табуируется интерпретация этих проблем через понятие болезни и уж тем более неполноценности.

Главная и очень непростая задача состоит в создании новой нейтральной лексики.

«Мат в ушах молодого поколения звучит постоянно, хотя бы только в наушниках»

— Как вы рассматриваете запрет или разрешение на присутствие нецензурной лексики в искусстве?

— У меня позиция очень простая. Энергия мата возникает только в условиях запрета, причем чем сильнее табу, тем больше выброса энергии при его преодолении.

Мат без запретов теряет свою силу, превращаясь, образно говоря, из оружия в грязь, в пыль. Поэтому и в культуре, и в искусстве мат должен быть запрещен, но должны существовать и механизмы преодоления запрета, то есть запрет не должен быть абсолютным.

Эту функцию могут выполнять возрастные маркировки, штрафы и подобное. Грубо говоря, если художник хочет выругаться, он должен иметь эту возможность, но преодолевая некоторые проблемы. Именно на преодолении основана популярность такой группы, как «Ленинград», причем преодоление это сверхэнергичное и наглое (это слово, по-моему, подходит лучше всего).

— А в повседневной жизни мат сегодня как люди воспринимают? Что-то изменилось?

— Расшатывание табу, конечно, изменили ситуацию. Эти слова стали легче произносится и легче восприниматься. Кроме того, они проникают в те пространства, где раньше были невозможны. К мату в фильмах или спектаклях все уже привыкли, а вот я в этом учебном году впервые услышал мат в аудитории. От образованной, интеллигентной студентки всего лишь в качестве языкового примера. В 80-е это было бы невозможно, в 90-е или нулевые не знаю, ни разу не было, но предположу, что в качестве перформанса или чего-то такого, а вот в конце 10-х случилось. Без эпатажа, по крайней мере внешнего. Это означает, что у этого поколения другая интуиция, основанная на другой речевой практике, иначе говоря, мат в их ушах звучит постоянно, хотя бы только в наушниках.

— Часто публичные персоны прибегают к использованию мата на своих страницах в соцсетях, чтобы выразить свое мнение по тому или иному вопросу. Оцените, пожалуйста, это явление также.

— Оцениваю. Табу расшатано, но не уничтожено. Иначе говоря, публичная персона может себе это позволить, и при этом будет выглядеть раскрепощенным, свободным и искренним человеком. Иначе говоря, это вполне выгодно.

— В какой среде сегодня существует табу на мат?

— Отчасти с помощью штрафов и других санкций запрет восстановлен в публичном пространстве, например в СМИ. Но любопытнее частная инициатива. Например, в каком-то сообществе в интернете пишут, что у них не принято использовать мат. Или даже кто-то пишет, что на его странице просит обходиться без брани. В академическом общении я мата практически не слышу. Но, скажем, в журналистской среде это, по моим наблюдениям, распространено. Так что сегодня можно говорить о локальных правилах вплоть до самых узких, например правил одной компании.

«Граница между частным и публичным почти стерлась»

— Какие еще слова, употреблять которые раньше не считалось чем-то неправильным, сегодня под запретом и порицаются? Какие культурные процессы за этим стоят?

— Это мы опять возвращаемся к «новым табу», возникающим под влиянием политкорректности. В социальных сетях я, например, регулярно сталкиваюсь с обсуждением возможности или невозможности использовать слово «негр». Здесь нужно понимать, что в русском языке оно раньше не имело отрицательной оценки, а его реальная или мнимая неполиткорректность — это проекция английского языка. Политкорректность стоит и за политическими спорами: как писать столицу Эстонии (Таллин или Таллинн), как называть союзное государство (Белоруссия или Беларусь), какой предлог использовать со словом Украина (на Украине или в Украине). Менее заметно появление в нашей речи множества вполне бытовых эвфемизмов: «возрастной» (вместо «старый»), «бюджетный» (вместо «дешевый») и т. п.

Политкорректность, наверное, самый мощный сегодня процесс, провоцирующий разнообразные изменения в языке, в том числе и появление «новых табу».

— У Дениса Драгунского читала недавно статьи про политкорректность, где он пишет: «Мы запретим слово «дебил» или «душевнобольной», а потом запретим слово «бедняк», «нищий», «худенький», «коротышка», «дылда», «хромой», «еврей», «русский». А потом слова «бездарность», «графоман», «безголосый». А потом и «конформист», «продажная тварь», «преступник», «коррупционер». Но язык (и народ) не обманешь. Слова «альтернативно одаренный» означают «идиот» — и ничего более». Вы согласитесь, что «народ не обманешь»? Или все-таки такие словесные запреты влияют на наше мировоззрение и меняют его?

— И так, и не так. Политкорректность действует прежде всего в публичном пространстве, и гораздо меньше влияет на частную коммуникацию. Но сегодня граница между частным и публичным почти стерлась. Кто-то неполиткорректно высказался в «Твиттере» или «Фейсбуке», обращаясь к своим друзьям, а в результате понес ощутимые репутационные потери или был уволен. Это усиливает запрет, заставляет с ним считаться.

Впрочем, есть разница между табуированием отдельных слов и целых тем. Если табу на слово может быть преодолено с помощью эвфемизма, то есть условной замены, то табу на тему преодолеть почти невозможно. И это, безусловно, влияет на культуру и мировоззрение. Собственно, с этого я и начал.

По типам табу мы можем судить о культуре и обществе в сравнении с другими культурами и обществами. А поскольку система культурных табу не статична, то ее изменение указывает нам на тенденции, иногда противоречивые, развития общества. И это, пожалуй, даже ценнее.