Тайны Дегтярки: билет в «дом терпимости», черный рынок и логово карманников
Изнанка Казани в центре города
Вышла в свет книга краеведа Алексея Клочкова «Казань из окон трамвая». С разрешения автора «Реальное время» публикует главу книги, посвященную уголку города, который находился на месте нынешнего парка Тысячелетия. Ранее здесь проходила улица Дегтярная (она же Пески) — и в былые времена на ней происходили любопытные вещи.
Дровяная площадь
Площадь Тукая появилась на картах города более двух столетий назад. Уже на регулярном плане 1768 года ее место обозначено характерным ромбом, хотя, конечно, никакой площади тогда здесь не было — город в ту пору сюда еще не дошел. У разработчика первого генплана города Василия Кафтырева насчет этой площади были большие планы — именно ей предполагалось стать центром торговой и общественной жизни города. Между прочим, разрабатывая свой план, зодчий заглянул далеко в будущее — эта окраина должна была со временем сделаться точкой пересечения основных городских магистралей, и именно вокруг нее спустя десятилетия должны были сформироваться (и сформировались) основные композиционные оси городской застройки.
Сегодня мало кто знает, что в начале XIX века площадь Тукая называлась Дровяной. И тому есть свое объяснение – на «Плане губернского города Казани с поселенными при нем слободами и в окрестности со стоящими монастырями и селениями, сочиненном в 1817 году», со стороны современной улицы Пушкина к площади примыкают длинные корпуса, помеченные в экспликации, как дровяные склады.
Огромная ценность этого плана заключается в скрупулезном отображении деталей: на нем с большой точностью нанесены все каменные и общественно значимые деревянные строения и приведена очень подробная экспликация к ним. План составлен от руки тушью и, очевидно, выполнен профессионалом, которого всегда можно отличить по четкости прорисовки линий и изысканности почерка.
Кто был автором этого плана — не мне судить (по данным С.П. Саначина — Шмидт) но, несомненно, это был очень опытный чертежник. На плане скрупулезно отображены строения, помещавшиеся в 1817 году на территории, ограниченной современными сквером Тукая и одноименной площадью — хлебные, мясные, рыбные и дегтярные ряды, автор не забыл пометить даже два казенных кабака. Отсюда и пошли известные нам топонимы — Рыбная, Мясная, Дегтярная (да даже и Дровяная) площадь…
В советские годы эта площадь продолжала оставаться главным торговым местом города — в 1920—1930 годы она звалась Кооперативной.
А страшные трущобы Марусовки, Калмыковки и Дегтярки, которые развели близлежащие рынки, достались этим местам в наследство на два столетия вперед. Они были уничтожены только после революции; а Дегтярка, так та вообще пережила всю советскую эпоху и окончательно снесена была только тогда, когда на ее месте начали строить парк Тысячелетия. Туда мы и заглянем.…
Зазеркалье в центре города
Самый короткий путь на Дегтярку с улицы Пушкина (тогда Куйбышева) лежал через проход за «сталинкой» у сквера Тукая, на крыше которой долгие годы красовалась незатейливая советская реклама: «Летайте самолетами Аэрофлота — выигрыш времени». Помню, еще в девяностые годы я любил пошутить над неискушенными гостями города, предлагая им заглянуть за эту «сталинку», что неизменно вводило их в состояние шока. Контраст между ухоженным сквером и тем пейзажем, что скрывался за пятиэтажкой, был столь разительным, что многие (особенно женщины), не пройдя и нескольких шагов по улице Дегтярной, что начиналась за аркой, сразу же просились назад.
Это было настоящее зазеркалье: в самом центре города, рядом с универмагом «Детский мир» и гостиницей «Татарстан», пряталась от посторонних глаз небольшая улочка, представлявшая собой цепочку каменных, полукаменных и деревянных обшарпанных строений, на которые без слез невозможно было смотреть. Дома эти еще в 1990-е годы пребывали не просто в безобразном, а я бы сказал, в чудовищном состоянии — даже окна не везде были застеклены, а где не было остекления — забиты тряпками, фанерой, полиэтиленом и еще какою-то дрянью. Канализации и водопровода здесь отроду не знали — удобства были во дворах, а в начале и в конце улицы (на перекрестке с Айдинова) стояли водяные колонки. Не было тут и центрального отопления, а газ провели только в семидесятые годы — до этого топили дровами.
Над всей округой стоял неистребимый запах трущобы, теперь уже, наверное, неизвестный большинству казанцев — это была какая-то неповторимая смесь ароматов помойки, гниющего тряпья и асфальтовых испарений. Что касается мостовой, то горисполком предпочитал на нее не тратиться. Старожилы Дегтярки говорили мне, что аж с тридцатых годов и вплоть до своего сноса в 1997 году улицу не мостили, и сквозь проплешины довоенного асфальта проглядывал исторический булыжник. В летние месяцы по краю мостовой сочилась в сторону улицы Айдинова какая-то зловонная бурая жидкость, стекавшая с близлежащих дворов. Даже крысы здесь были особенные — крупные, ленивые и удивительно наглые. Честно сказать, по сравнению с Дегтяркой даже Суконку можно было считать элитным районом.
Улицу Дегтярную до революции называли Пески. Точно так же вплоть до тридцатых годов советского периода называлась и ближайшая к ней трамвайная остановка на улице Пушкина (напротив памятника Тукаю). Перед войной остановку перенесли на угол улицы Островского — долгое время она так и называлась — лишь в 1977 году ее переименовали в «Детский мир».
Даже относительно недавно — 25—30 лет назад — участок улицы Островского за универмагом считался весьма криминогенным местом.
Здесь, в годы перестройки, у единственного тогда в городе платного туалета, была оживленная частная торговля — стояли железные лотки, где старухи продавали паленую водку и сигареты «Астра», ставшие дефицитом на закате советской эпохи. На этой стихийной «толкучке» в 1989 году я впервые наблюдал за игрой «наперсточников», и именно здесь карманники с Дегтярной улицы до нитки обобрали моего подгулявшего армейского товарища, который имел неосторожность, едва приехав поездом в Казань, сойти с трамвая №4 на остановке «Детский мир». Этих торговых лотков давно нет — сегодня на их месте одноэтажный магазин «Сувениры».
К концу двадцатого столетия Дегтярка, как и полтораста лет назад, по прежнему являлась одним из самых неблагоприятных мест для проживания. Тем не менее здесь жили люди и, отнюдь, не только уголовники, но и вполне законопослушные и даже интеллигентные граждане. Например, в угловом доме, примыкавшем к улице Айдинова, жила в 1970—1980 годы интеллигентная семья моего школьного товарища Булата.
Во дворе этого дома была одна из двух водяных колонок улицы, а сам дом выглядел несколько лучше других строений Дегтярки. Был он двухэтажным, каменным и относительно неплохо сохранившимся. По крайней мере все стекла были на месте. Кстати, именно его и снесли в самую последнюю очередь, в июне 1997 года, с помощью саперов. Квартира моего товарища была на первом этаже, а окна выходили частью на улицу Айдинова, а частью — на Дегтярную.
Кстати, имя погибшего от рук местных бандитов комсомольца-дружинника Артема Айдинова улица получила еще в шестидесятые годы, до того она звалась Поперечно-Кабанной, а еще раньше — Поперечно-Георгиевской (по имени стоявшей здесь церкви).
Начиналась улица Айдинова от Щербаковского переулка, где под Первой горой была кондитерская фабрика «Заря», а другим концом улица упиралась в Кабан. Как рассказывал отец Булата, сквер (где сейчас купольный монумент Петербургской улицы) был разбит школьниками во время войны на ленинском субботнике и в нем непонятно зачем установили бюст Карла Маркса.
Вода, вода…
В семидесятые годы в конце Айдинова еще были мостки, где когда-то рыбачили и стирали белье (хотя рыбы в озере к тому времени уже не было), а рядом с Дегтяркой находилась лодочная станция «Спартак». Спортсмены соревновались на байдарках, желающим давали лодки напрокат — всего за 50 копеек. Соревнования на Кабане устраивались и в 1970-е годы, даже всесоюзные, пока позволяло качество воды.
В какой-то период, кажется, к 1978—1980 годам, вода в Кабане окончательно протухла и даже потеряла прозрачность, приобретя какой-то подозрительный кофейный оттенок. Про запах (особенно весной) я вообще молчу. Озеро немного очистили с помощью земснарядов только в 1987 году — к открытию театра Камала (и то потому, что на это мероприятие приезжало высшее партийное руководство).
В весенние месяцы и после летних ливней на Дегтярке, Кабанной, Островского, Айдинова и Свердлова случались настоящие наводнения. С верхней части города весной катили вниз талые воды, да так, что трудно было перейти поперечные улицы. От этих потопов, бывало, днями простаивали трамваи четвертого и шестого маршрутов. Бурные потоки неслись по Айдинова.
На правой стороне улицы еще в семидесятые годы была глубокая канава, на перекрестках заключенная в трубу, и случалось, вода шла поверх нее, и мчалась вперед, увлекая в потоках доски, щепки и прочий хлам — прямо в Кабан. В восьмидесятые годы канавы уже не было — весенней воде проложили дорогу в новые ливневки.
Булат рассказывал, что во время высокого весеннего половодья можно было открыть окно, сесть на подоконник, и болтать ногами в воде, пока родители на работе… Но сколько же хлопот доставляли людям эти потопы!
Тайна подземной комнаты
Как-то весной я случайно оказался свидетелем интересного события — отец моего товарища достал откуда-то погружной насос «Малыш» и спустился в подвал. Оказывается, у них в квартире было и собственное подвальное помещение, по словам отца Булата (сказанным почему-то с подозрительной ухмылкой), некая «секретная комната бывшей хозяйки дома госпожи Блиновой». Там у них хранились соления и всякий хлам, который жалко выбрасывать — лыжи, санки, старый холодильник и что-то в этом роде. Так вот, практически каждую весну им приходилось выкачивать из этого подвала талую воду.
Спускался и я ради интереса в это подземелье — обычная арочная комната — и ничего больше. Лишь многими годами позже я понял, почему так загадочно улыбались родители моего товарища, и догадался, что эта секретная комната была обычным борделем, а хозяйка, госпожа Блинова, вероятно, являлась содержательницей тайного публичного дома, каких на этой улице когда-то было полным-полно.
Как рассказывал мне Георгий Фролов, до революции на Дегтярке располагались помимо официальных публичных домов, каких тут было не менее десятка, еще и многочисленные тайные притоны проституции, к каковым, очевидно, и относилась та самая «секретная комната». А узаконенные бордели выделялись красными шестиугольными фонарями и красными же занавесками на окнах. «Штатные» проститутки здесь были представлены самыми разными социальными слоями: крестьянками, мещанками, женами отставных офицеров, ремесленницами и даже дворянками. Национальный состав был также разнообразным, однако наибольшую долю составляли русские и чуть реже — татарские девушки. А доход блудниц в XIX веке был сопоставим с зарплатой профессора университета или врача.
А вот среди «проституток-бродяжек» были в основном женщины «в годах», которые в прямом смысле были выброшены за возрастом из публичных домов. Светлана Малышева приводит слова казанского врача Н.Н. Порошина, назвавшего их «самыми жалкими и несчастными — перебегающими из трактира в трактир». Услуги этих женщин были востребованы лишь представителями самого «дна» общества. Нередко расплачивались с ними лишь «шкаликом водки и луком на закуску».
Законы Российской империи были весьма снисходительными к жрицам любви — для того, чтобы стать проституткой, требовалось лишь добровольное желание девушки. Да и возраст особо не регламентировался — по закону от 1844 года для блудниц-одиночек он вообще ограничивался шестнадцатью годами. А вот в легальный бордель можно было поступить только после того, как девушке исполнялся двадцать один год. Блудниц, приписанных к легальным домам терпимости, на Дегтярке звали «билетницами» — им взамен сданного в полицейский участок паспорта выдавался «желтый билет». Проституток-одиночек звали «бланковки», или «бланковые». Им выдавался документ на право торга телом, который они обязаны были всегда носить с собой и предъявлять по первому требованию полиции. Были и другие способы классификации проституток, которые не хочется здесь приводить по цензурным соображениям.
Основными клиентами домов терпимости Дегтярки были бандиты, воры и торговцы Мясного базара, а также уголовный элемент, проживавший в ночлежных домах соседней Марусовки. Но услугами местных жриц любви широко пользовались и приехавшие на заработки крестьяне, рабочие, солдаты и даже студенты. Кстати, по словам Светланы Малышевой, в Казани существовала практика, когда студентов за отличную учебу поощряли билетами в публичные дома. Неудивительно, что среди них была очень высокая заболеваемость венерическими болезнями — 25 процентов (в эти самые проценты однажды попал и будущий классик мировой литературы Лев Толстой).
Ну, граф-то сюда явно по молодости забрел, а вообще дворяне здесь никогда постоянно не жили, да и купцов было сравнительно немного, только Меркуловы, Вараксины да Губайдуллины — почтенная публика всегда старалась обходить эти места стороной. И было отчего.
«…В то время в Казани убийства были настолько часты, а грабежи так обычны и наглы, что после заката солнца обыватели боялись выходить из домов, — писал историк Казани конца позапрошлого века М. Пинегин. — Любители чужой собственности скрывались в слободах, где образовались тайные притоны бродяг и беглых». Одной из таких слободок и была Дегтярка у Мясного рынка.
Преступный опыт тут вырабатывался поколениями, и его отголоски докатились до поздних советских лет. По воспоминаниям старожила этих мест Аделя Хаирова, опубликованным в 2005 году, «…Чтобы воровать на рынке, необходимо было овладеть мастерством высшего порядка. Торговки у прилавков — народ ушлый, но тем интереснее было их провести. Изобретали самые разные способы. Так, например, совершая покупку (для этого просили кого-нибудь из старших), насыпали в бумажную рублевку молотого черного перца. Через несколько минут торговка начинала исходить чихом, в это время ее и обворовывали. Практиковался и такой ход: отлавливали на помойке двух-трех крупных крыс, обливали керосином и, подпалив, пускали под торговыми рядами. Визг и паника были обеспечены. Женщины вскакивали, как ужаленные, на свои лотки. На заранее разложенных арбузных корках скользили покупатели. Монеты скакали, как крыжовник. Тут только успевай собирать!».
А вот пример из недавнего прошлого: в 1992 году на Дегтярке обворовали моего товарища по институту Сергея М. Причем обворовали очень красиво, деликатно, я бы даже сказал, элегантно. Он сдуру занялся тогда торговлей итальянскими газовыми револьверами (которые, вообще-то, и револьверами не были — так, обычные игрушки из алюминиевого сплава), тем не менее стоили они весьма недешево — от 5000 рублей (по тем ценам) — и к тому же пользовались спросом. Кому только он не предлагал эти «игрушки» — и в институте, и среди знакомых, пока, наконец, некие деловые ребята с Дегтярки не предложили ему продать сразу пятьдесят штук! Так вот, они ему назначили встречу (как тогда говорили, «стрелку») у магазина «Рыболов-охотник» на Островского. Коробка с товаром у Сереги, во избежание неприятностей, была спрятана в багажнике «Жигулей», но пока он в машине демонстрировал «покупателю» один образец, у него за спиной неизвестные лихие ребята искусно вскрыли багажник, забрали всю коробку и скрылись в близлежащих переулках. Ищи-свищи!
Лже-покупатель (а на самом деле сообщник), тот, что остался в машине, делал удивленное лицо, сочувствовал, выражал искренне негодование по поводу распоясавшихся воров, но, естественно, доказать ничего было нельзя, обращаться в милицию тоже — сделка-то была полукриминальной. Короче говоря, остался тогда Серега с носом — долго потом расплачивался с кредиторами… За два века своего существования Дегтярка знала тысячи подобных историй…
В чем смысл топонима «Дегтярка»
Дотошный читатель может спросить, что это автор все о проституции да криминале, а никак не ответит на один простой вопрос — откуда взялось само название этого места — «Дегтярка»? Все просто — во многих дворах здесь испокон веков делали деготь. Варили его в специальных ямах, уплотненных глиной, имеющих наклонное дно в сторону выходного отверстия. Древесину расщепляли на мелкие части и плотно укладывали. Сверху все это укрывали грязью со мхом, чтобы прекратить доступ воздуха. Дерево поджигали, деготь начинал вытекать наружу через несколько часов и продолжал вытекать еще несколько дней. Дегтярное ремесло здесь и в ранние советские годы было в большом почете. Изначально, когда лечебные свойства дегтя не были открыты, его использовали в основном для смазки втулок деревянных колес телег — оттого он и пользовался большим спросом. Мастера по добыче дегтя назывались «дегтярями», и у каждого из них имелись свои секреты, которые передавались из поколения в поколение…
Такой и оставалась Дегтярка вплоть до своего сноса в 1997 году — преступной, неумытой, противоречивой, как сама жизнь, но даже в своей порочности она была и остается для меня в чем-то очень привлекательной. Сегодня в парке Тысячелетия уже успели подрасти деревья, бьют фонтаны, гуляют дети, а о прежней Дегтярке, думается, мало кто помнит. К оставшимся от нее строениям с очень большой натяжкой можно отнести лишь бывший дом Губайдуллиной на улице Островского и, пожалуй, водочное предприятие Вараксина, там, где сейчас торговая галерея «Алтын». Случайно уцелели и два старинных дома на соседней Петербургской улице — Денисова (№21) и Елкина (№25).
Слово Светлане Малышевой, автору интереснейшего исследования по проблемам проституции в старой Казани: «Лишь спустя десятилетия дурная слава Дегтярки стерлась в культурной памяти горожан. Стерлась настолько, что по прежнему руслу несуществующей ныне Дегтярной улицы сегодня проходит центральная аллея парка Тысячелетия, открытого в дни празднования 1000-летия Казани. А в центре этого парка, т. е. в центре бывших Песков установлен фонтан в виде татарского казана… Причем фонтан-котел в бывшем центре официально разрешенного разврата рекомендуется свадебными сайтами как символ семейного счастья и благополучия. В него, согласно новомодной традиции, бросают монетки жених и невеста. Обитателям улицы публичных домов XIX — начала XX веков даже в самом фантастическом сне не могло присниться, что через какие-то сто с небольшим лет она станет местом паломничества пар молодоженов, жаждущих чистой любви и семейного счастья».