Алена Литовинская: «Я никогда не воспринимала «Шиколат» как общепит...»

Основательница первой сети кофеен о жизни в Европе и США, сохранении старой Казани и Иннополисе, как «городе ненастоящего»

В далеком 2003 году, когда рынок еще был свободен, а казанцы в основном предпочитали пить в заведениях чай, а не кофе, в столице РТ открылась одна из первых сетей кофеен «Шиколат», основанная тогда еще студенткой Аленой Литовинской. Спустя почти 14 лет основательница сети вышла из бизнеса и пропала со всех радаров. «Реальное время» связалось с предпринимательницей и расспросило ее о том, почему она решила выйти из бизнеса, как она жила после прощания с «Шиколатом» и какими проектами она занимается сейчас.

«Для меня «Шиколат» был серьезным социальным экспериментом»

— Алена, не могу обойти стороной «Шиколат» в нашем интервью. Скажите, чем закончилась история с этим проектом?

— История с «Шиколатом» закончилась чуть больше года назад. Одна часть торговых точек была продана с брендом, а другая — просто расформирована.

— А почему вы ушли из бизнеса, на который потратили так много сил и времени?

— На это повлияла совокупность факторов. Во-первых, появилась некоторая «психическая усталость», захотелось «смены декораций». Во-вторых, основные члены моей команды — в основном девушки — решили посвятить себя материнству и семье. В их числе была и директор, которая работала со мной практически с самого начала. В-третьих, пропал денежный мотиватор, поскольку рынок пошел вниз. Все это как-то сошлось в одном времени, и мы решили: «А, ладно, все, хватит. Наигрались, научились».

— Не было жалко расставаться с этим проектом?

— Честно говоря, нет. Это вполне логичный конец. Конец цикла и переход в новое состояние.

— Вы следили за судьбой «Шиколата» после того как вышли из бизнеса?

— Нет, как отрезало. Мне это стало неинтересно. Где-то с 2010 года я не участвовала в бизнесе в формате каждодневной рутины, но все равно «Шиколат» занимал мое внимание -постоянно на бэкграунде. И в один момент я поняла, что чтобы двигаться полноценно дальше, мне надо закончить тут.

— Как вас изменили все те «шишки», которые вы набили на этом проекте? У вас ведь и с бандитами, и с проверяющими органами, и даже с нашим прокурором происходили крайние непростые истории.

— Если совсем кратко, то это научило меня жить по «законам джунглей». Причем неважно -российских или нет, поскольку везде doing business — это про людей. «Шиколат» научил меня действовать в ситуации неопределенности, выстраивать команду и устойчивую, «умную» систему управления.

«Оглядываясь назад, я не могу сказать, что заработала на этом проекте очень много денег, но для меня «Шиколат» был серьезным социальным экспериментом. Люди для меня всегда были важнее денег». Фото kazantsum.ru

Бизнес работал без моего непосредственного участия очень долго — почти половину времени его существования. Мне часто задают вопрос: «Как это, ты семь лет не занималась бизнесом, а у тебя все двигалось?». Потому что между членами команды было доверие, которого сейчас очень не хватает в бизнесе в целом… Иначе никак.

Оглядываясь назад, я не могу сказать, что заработала на этом проекте очень много денег, но для меня «Шиколат» был серьезным социальным экспериментом. Люди для меня всегда были важнее денег.

«У меня была мечта, и она очень хорошо срезонировала с «моментом»

— Вы по-прежнему считаете, что общепит — рискованный бизнес?

— Думаю, сейчас он стал еще более рискованным. Когда мы запускались первые годы, с одной стороны, были достаточно сложными (в том числе из-за огромного числа необоснованных домогательств со стороны проверяющих органов). А с другой стороны, рынок был достаточно пустым, мы, можно сказать, «сняли сливки» с Казани. Также стоимость аренды и продуктов была совсем другой. Я смотрю на людей, которые входят в этот бизнес сейчас, и думаю: «Ох, ребята, я желаю вам удачи!».

— В некоторых публикациях вас называют человеком, который научил казанцев есть чизкейки и пить кофе.

— Забавно. Да, в те годы, когда мы открывались, у людей еще не было практики проводить время в кофейнях. Думаю, мы были одними из тех, кто поучаствовал в формировании «кофейной культуры» Казани

— На ваш взгляд, есть ли сейчас смысл открывать еще одну кофейню в Казани? У нас уже чего только нет…

— Все зависит от целей: у кого-то на первом месте деньги, а кто-то хочет реализовать свою мечту.

— Нас интересуют деньги, конечно же.

— У меня была мечта, и она очень хорошо срезонировала с «моментом», что сделало «Шиколат» финансово успешным. Думаю, сейчас нет смысла для тех, у кого деньги в приоритете — сейчас не самый лучший экономический фон.

В последние годы у нас было два сложных момента для бизнеса: во-первых, резкое падение рубля, что повлияло на себестоимость продукции, во-вторых, увеличение налога «на зарплату» — с 14% до 36%. Если раньше был только элемент усталости, то деньги все равно мотивировали, то в этой ситуации пропала и денежная мотивация.

— Вы сказали, что иногда заходите в казанские кофейни. Что изменилось в плане разнообразия за все эти годы, исходя из ваших наблюдений?

— Вообще, все по-другому. Люди понимают и ценят кофе, проводят время и встречи в кофейнях. Также изменились ожидания посетителей. Помню, у нас были дискуссии: официанты или заказы от стойки. Тогда мы пришли к выводу, что только официанты, ибо иначе не сработает. А сейчас появилось огромное количество кофеен, где заказывают у стойки — на американский манер.

«Помню, у нас были дискуссии: официанты или заказы от стойки. Тогда мы пришли к выводу, что только официанты, ибо иначе не сработает». Фото koltso-kazan.ru

— А согласны ли вы с тем, что казанским предпринимателям в сфере общепита не хватает креатива?

— Не совсем. По-моему, креатива не хватает потребителям, а не создателям. Мы в «Шиколате» пытались экспериментировать с акциями, дизайном, новыми продуктами, но вскоре поняли, что в этом нет смысла. Людям это не нужно — им нужно по привычке, по старинке. Проблема не в создателях, проблема в потребителях. Не то чтобы проблема, а, скажем так, причина.

— Думаете, потребитель не эволюционировал за это время?

— Мне сложно об этом судить, поскольку я редко бываю в Казани. Думаю, если смотреть относительно динамики внутри Казани, то все вроде бы меняется, но, если сравнивать с динамикой по миру, все выглядит совсем иначе.

«В Советском Союзе были кооперативы, а сейчас это такой «new wave» в Европе и в Штатах»

— Я как раз подкрадывалась к вопросу о том, чем вы занимались после «Шиколата». Где вы успели пожить и поработать? На что направили свои силы и знания?

— Из оперативной деятельности «Шиколата» я исключилась, потому что у меня появился ребеночек, так что мой следующий проект был «материнство». Пять лет я потратила исключительно на сына… и путешествия (с ним). Мы пожили в Москве, Вене, в Беркли, где я начала работать над новым проектом.

— А что за проект, если не секрет?

— Этот проект сейчас находится на стадии созревания. «NEWA» — «new era world architects» или «архитекторы нового сознания» — психология, социология.

— Почему произошло это переключение — с общепита на психологию и социологию?

— Я никогда не воспринимала «Шиколат» как общепит, у меня всегда было целью создание среды. А это очень связано с психологией и социологией

— То есть особого переключения и не произошло?

— Да, скорее, случилось развитие, переход на следующий уровень. Я поняла, что надо двигаться дальше. Материнство и опыт житья в разных странах и культурах очень сильно подстегнули изменение моего мировоззрения

— Вы уже сказали, что пока проект на стадии созревания, но хотелось бы хотя бы в общих чертах понять, о чем он.

— Сама идея родилась еще в Москве. Я видела это как «Art, Science, Intellectual, Spiritual» резиденцию на земле, где люди общаются, делают различные тематические проекты, исследования, фестивали. Достаточно долго происходил поиск подходящего места: север Испании, Португалия, Коста Рика, Калифорния. Выбор пал на последнюю, но получилось так, что я сейчас нахожусь на севере Испании. Видимо, надо было выбрать Испанию, я как-то не ожидала, что Штаты с точки зрения резиденства будут настолько сложными.

«Из оперативной деятельности «Шиколата» я исключилась, потому что у меня появился ребеночек, так что мой следующий проект был «материнство». Пять лет я потратила исключительно на сына… и путешествия (с ним). Мы пожили в Москве, Вене, в Беркли, где я начала работать над новым проектом». Фото facebook.com

— А в чем цель проекта?

— Пока идет постоянная динамика цели, так появляется много новых людей, кто разделяет суть идеи, но имеет свои «нюансы». Однако одно из свойств остается неизменным — коллаборация, процесс совместного создания с единомышленниками, эксперимент. В основном, это история про новый тип социальных взаимоотношений.

Есть несколько уровней проекта: один из них — теоретический. Сейчас идет процесс объединения вот таких «экспериментаторов» друг с другом. Ведется очень много теоретических разговоров, есть множество международных групп в онлайне. Очень интересно.

Последний год я занимаюсь поиском людей, создающих подобные проекты по всему миру, соединяя нас в одну сеть. Мы все резонируем на подходе к организации, к взаимодействию, а также тематике: искусство, наука (когнитивная, социальная), интеллектуальные и духовные движения, эксперименты с индивидуальным и групповым сознанием. В Калифорнии и Европе сейчас это очень модная тема. В Силиконовой долине, например, идет всплеск популярности «consciousness technologies».

«New Era World Architects» как раз про построение социальных связей в новом виде — безиерархичные, горизонтальные, динамические структуры. В «Шиколате» я достаточно много экспериментировала со структурой управления, и могу сказать, что у нас очень хорошо получилось. Да, у нас была иерархия «де-юре» — директор, менеджер и так далее, но с психологической точки зрения все было достаточно горизонтально. У нас не было ощущения, что вот начальник, а вот подчиненный, в той степени, в которой это присутствует во многих других российских бизнесах.

— На ваш взгляд, как родились эти новые конструкты для бизнеса? Дело в трансформации самого общества?

— Да, это последствие трансформации общества и сознания. Все мы знаем, что в Советском Союзе были кооперативы, а сейчас это такой «new wave» в развитых сообществах Европы и в Штатов. Люди просто объединяются на том, что любят и работают вместе. Там нет совладельцев — есть кооператив. Также в Штатах появился новый вид коммерческих организаций — «low-profit», очень быстро развиваюся некоммерческие организации. Люди в них собираются не для того, чтобы заработать много денег, а, чтобы сделать то, что им нравится, очень много социально-ориентированного бизнеса.

«Половину прошлого года я провела в Иннополисе в поисках похожих людей, но уехала, отчаявшись». Фото Олега Тихонова

«Иннополис — это не «город будущего», а «город ненастоящего», к сожалению»

— Насколько я поняла, процесс осмысления нового проекта длится уже достаточно долго. Вас это не вымотало? Вы по-прежнему горите идеей?

— В реальную плоскость этот проект начал выливаться только год назад. Также вокруг меня появилось очень много людей с очень схожими интересными идеями, которые дополняют друг друга — формируется новая среда, меня это очень вдохновляет

К слову, в период, когда я занималась «Шиколатом», у меня было ощущение какого-то одиночества — социального и мировоззренческого. А сейчас я нашла свой tribe — не свою «поляну», так как это не локально, а именно свое сообщество.

Люди со схожим сознанием разбросаны по всему миру, многие живут вдали от крупных городов, и поэтому у меня происходит очень интересный процесс социализации в абсолютно другом ключе, нежели раньше.

Половину прошлого года я провела в Иннополисе в поисках похожих людей, но уехала, отчаявшись. Я думала, что это «город будущего», но позже я пришла к выводу, что это «город ненастоящего», к сожалению.

— А почему вы сделали такой вывод?

— Потому что люди живут не в настоящем, а в какой-то призрачной структуре. Вообще, у меня было ощущение, что там происходит возрождение советских Академгородков, причем не лучших их свойств. Мой сын ходил там в местную школу — это вообще отдельная история. Такого «совка» я давно не встречала. Для меня это было шоком.

Я училась в казанской 39-й школе в период либерализации: отмена формы, смена нравов, правил, отношений между учителями и учениками. А в Иннополисе я наблюдала абсолютно противоположную картину: строгая форма, против учителя не пикнуть, и так далее. Когда приезжал президент — все «по струнке смирно», какая-то «потемкинская деревня». Не знаю, лично для меня это выглядело немного абсурдно.

«В Иннополисе я наблюдала абсолютно противоположную картину: строгая форма, против учителя не пикнуть, и так далее. Когда приезжал президент — все «по струнке смирно», какая-то «потемкинская деревня». Фото Романа Хасаева

— А если смотреть на Иннополис не с точки зрения community, верите ли вы в то, что у этого начинания есть перспективы?

— Я пыталась найти в Иннополисе крупицы того, на чем держится Силиконовая долина, так как в СМИ часто происходят такие сравнения. У меня есть много знакомых ребят, которые занимаются стартапами или работают в Tech гигантах в Долине, я сама там пожила, посмотрела, прочувствовала. Но ничего подобного я в Иннополисе не обнаружила.

Безусловно, такие проекты тоже должны существовать. Перспективы есть всегда, пока есть деньги. Вообще, я вижу судьбу Иннополиса в госзаказах и крупных корпорациях, но это далеко не свободный дух Силиконовой долины, где все кричит о предпринимательстве, экспериментах, революции, свободе и азарте.

Я общалась на эту тему в мэрии Иннополиса, с директором местного Университета, но поняла, что при всем желании там очень сложно воплотить хотя бы часть того, что есть в Долине. Пока там превалируют государственные деньги, свободой там не пахнет.

— Алена, а чем вы занимались все это время в Иннополисе?

— У меня была идея сделать там проект социальной кросс-интеграции. Дело в том, что от людей, которые поработали там и уехали, и от тех, кто продолжал там жить, я слышала (и сама в этом убедилась), что город будто «не живет», нет «духа города». Нужно создавать там благоприятную почву для социальной жизни и пересечений сообществ. Возьмем, к примеру, городские праздники: их надо организовывать и проводить не так, что «приходите, пожалуйста, на все готовое», а «вы придите, приготовьте, а потом мы все вместе покушаем».

Но со временем я поняла, что мне все-таки хочется работать с другими людьми. Мне хочется креатива, азарта, кооперации, любви. А там все-таки иначе. Однако мы успели пообщаться на эту тему в мэрии, и, судя по последним городским мероприятиям, мне кажется, они уловили суть, что радует.

«Об архитектурном наследии начали заботиться после того, как в мэрии Казани появились ребята, которые в этом понимают»

— Алена, вы как-то сказали, что никогда не были наемным сотрудником. А после прощания с «Шиколатом» вам не представилось возможности приобрести такой опыт?

— Возможность была всегда, но я ей не пользовалась. Я все же иного формата, у меня другое сознание. Я не могу быть наемным сотрудником. Бизнес и все мои проекты — это больше творчество, нежели работа. Как только это превращается в работу (кстати, это одна из причин, по которой я решила сворачивать «Шиколат»), у меня полностью пропадает интерес к делу. Меня интересует создание, творчество. Если это сопровождается денежными движениями, то это очень хорошо, положительный денежный баланс — индикатор устойчивости и здоровья созданной системы, но не самоцель.

«Безусловно, Казань похорошела и стала комфортнее, приятнее, чище и ухоженней. Было бы еще лучше, если бы в этот процесс активно вовлекали горожан». Фото Максима Платонова

— Вы также упоминали в одном из интервью, что интересуетесь архитектурой и современным искусством. Можно ли говорить о том, что с отъездом за рубеж у вас этот интерес усилился?

— Скорее, он трансформировался. Изначально, мой интерес к искусству и архитектуре был сугубо эстетическим, но со временем я начала размышлять над тем, почему кто-то становится известным и даже материально успешным в искусстве, а кто-то — нет, и обнаружила, что преуспевает именно тот, кто совершает революцию в своей среде

Все это очень плотно связано с социальной тематикой, поскольку всякая революция — это слом стереотипов. Стереотипы, культура — это социальная субстанция, матрица.

— А если поговорить про архитектуру и современное искусство в более приземленном контексте? На ваш взгляд, есть ли в современной России тенденция некоторого забвения нашего архитектурного наследия?

— Я точно вижу, что об архитектурном наследии Казани, наконец, начали заботиться — особенно после того, как в мэрии появились люди, которые действительно в этом понимают, и это очень радостно. В Москве такие движения, конечно, начались значительно раньше.

— Тем не менее многие плачут о смерти Старой Казани…

— А какой смысл плакать, если ничего уже не вернешь? Остается заботиться о том, что не успели снести.

— За рубежом, я так понимаю, совершенно другая картина в плане бережного отношения?

— В Европе — да, а вот в Штатах — нет. Американцы — капиталисты до мозга костей. В США в этом отношении происходило нечто схожее с тем, что творилось в России. Признаю, для меня это было удивительно. Вообще, исходя из моих наблюдений, Штаты больше похожи на Россию, нежели Европа.

— А если говорить про городскую среду, заметили ли вы позитивные изменения в облике Казани, когда приезжали сюда в последний раз? Парки, велодорожки и так далее.

— Безусловно, Казань похорошела и стала комфортнее, приятнее, чище и ухоженней. Было бы еще лучше, если бы в этот процесс активно вовлекали горожан, то есть движение шло бы не только «сверху-вниз», но и «снизу-вверх».

В общем, люди сейчас стали активнее, но не совсем понятно, насколько глубоко они хотят в этом участвовать — у нас всегда была проблема с тем, что наши люди любят жаловаться, но при этом не готовы «засучить рукава» и действовать, самоорганизовываться. Думаю, тут играет роль «советское наследие», «больше трех не собираться» — страх наказания за инициативу и социальный активизм. Но это вопрос времени.

Лина Саримова, Анастасия Михайлова

Подписывайтесь на телеграм-канал, группу «ВКонтакте» и страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на Rutube, «Дзене» и Youtube.

БизнесОбществоИнфраструктура Татарстан

Новости партнеров