Софья Багдасарова: «То, чем я занимаюсь, называют профанацией. Так оно и есть»

«Люди искренне хотят разобраться, почему авангард — это круто»

— В аннотации к книге «Омерзительное искусство» вы пишете, что в «наш пошлый XXI век» трудно достучаться до людей, не подавая им информацию развлекательным образом. Почему так?

— Просто XXI век — это время высоких технологий, у всех доступ к колоссальному количеству информации. Поэтому памятники культуры, которые раньше были must have, то есть обязательными для знания образованными людьми, сегодня теряются на общем фоне огромного массива информации. И, к сожалению, происходит так, что если мы хотим донести какие-то культурные ценности, их надо выражать на языке, который зацепит людей, чьи вкусовые рецепторы забиты информационным фастфудом. Именно поэтому сегодня так любят ставить шекспировские спектакли в современных костюмах — с той целью, чтобы культурные вещи не казались скучными. Пошлость — это не обязательно лишь глупо и грязно, это еще и доступно, как бульварное чтиво.

— А почему классическое искусство стало скучным? Или оно всегда было таким?

— Оно всегда было таким для большинства людей. В XX и тем более XXI веке количество образованных людей выросло в десятки раз. Но число глубоко образованных людей не выросло. Раньше школьники учили в гимназиях греческий и латынь, а сейчас это университетский курс. То есть специфические знания стали прерогативой очень узкой категории людей. И этим людям не надо объяснять классическое искусство, оно им понятно. Его нужно объяснять тем людям, которые не получили таких знаний в школе.

— Но для чего вообще объяснять классическое искусство? Зачем нам нужно знать эти мифы и легенды?

— Я расскажу, что мне пишут люди в комментариях. Людям интересно. Они знают, что, скажем, Пушкинский музей — это некий культурный стандарт, и что образованный человек должен понимать, о чем произведения в этом музее. Они осознают, что в детстве не получили этих знаний, и теперь пытаются дополучить их. В нашей стране люди понимают, что культурным быть хорошо. Уже став взрослыми, они ощущают, что им многое не додали в школах и институтах, и теперь сами поднимают свой культурный уровень с огромным удовольствием. Я своим творчеством занимаюсь с удовольствием как раз потому, что огромное количество людей пишут мне с благодарностью о том, что с моей помощью они начали понимать какие-то вещи, которые их давно интересовали. Людям нравится становиться умнее и образованнее, они искренне пытаются разобраться, почему авангард — это круто. Они знают, что существуют какие-то моральные и культурные ориентиры, они их признают и хотят понимать. И таких людей очень много, поэтому у меня такая большая аудитория.

— Сколько у вас сейчас подписчиков?

— У меня несколько разных площадок. Например, появилась новая площадка «Яндекс.Дзен». За прошлый месяц у меня там было 600 тысяч просмотров. Вчера я повесила статью про Рубенса, ее за двое суток прочитали 146 тысяч человек. То есть цифры очень большие. В «Живом журнале» у меня постоянная аудитория. Там я вхожу в десятку топовых блогеров на фоне тех, кто пишет про всякие секс-скандалы и психологию. Это очень интересный показатель: мне удалось добиться успеха на такой площадке, где люди привыкли читать «желтые» тексты. В прошлом году мне вручили награду как лучшему блогеру «Живого журнала». Создатели проекта были потрясены тем, что такая большая группа читателей заинтересовалась искусством. Как сказал один из редакторов «Живого журнала», я смогла изменить статистическую выборку посетителей площадки. То есть я привлекла взрослых людей, не интересующихся «желтухой».

«Людям нравится становиться умнее и образованнее, они искренне пытаются разобраться, почему авангард — это круто. Они знают, что существуют какие-то моральные и культурные ориентиры, они их признают и хотят понимать. И таких людей очень много, поэтому у меня такая большая аудитория». Фото citygu.ru

«Ощущение, что искусство — это нечто возвышенное, иллюзорно»

— У книги «Омерзительное искусство» хорошие продажи?

— Разлетелась. Причем не только среди моих постоянных читателей из интернета — у нее было много совершенно посторонних покупателей. После первого тиража пришлось делать несколько допечаток! Всего получилось чуть меньше 20 тысяч экземпляров — для научно-популярной книги это потрясающий результат. Людей привлек юмор и простота языка. Потому что на самом деле моя книжка — это игра, хулиганство, пародия на научные трактаты. Там большой ссылочно-сносочный аппарат, цитаты гекзаметром, аннотации к картинам умным искусствоведческим языком «описания и анализа памятников». И поэтому книга производит шокирующее впечатление, ведь пародийный текст (пересказ древнегреческих мифов) сочетается с нормальным искусствоведением.

— Этот формат уже существовал до вас?

— Я считаю, что мой прародитель — это «Всеобщая история», обработанная «Сатириконом». Впрочем, мой юмор весьма специфический, поэтому очень многим моя книга категорически не понравилась. Зато другие — например, все мои врачи, люди суровые, в нее прямо влюбились. Эта полярность мнений весьма любопытна.

— Откуда такое обилие людоедов, трансвеститов и убийц на картинах великих художников? Во время чтения вашего блога или книги создается впечатление, что подоплека всего этого возвышенного искусства вовсе не возвышенна и не прекрасна. Почему художники обращались к таким ужасным сюжетам?

— Ощущение, что искусство — это нечто возвышенное, иллюзорно. Я думаю, что такое чувство у современного россиянина является продуктом 80-летней советской системы, которая почти век допускала до нас только самые лучшие произведения искусства, самые чистые. Это была не то что цензура, а прямо-таки воспитательная мера. Советская образовательная система давала нам лучшие образцы. Например, знаменитая книга мифов Куна для детей очищена от всякого безобразия. Но когда Советский Союз закончился, и к нам хлынуло огромное количество разной информации, оказалось, что в искусстве существует не только аполлонизм, но и дионисийство. Мы — продукт нескольких поколений, которые получали только аполлоническое искусство, светлое, чистое. Но дионисийское искусство, мрачное, буйное, ужасное, составляет равноценную половину. Это как Инь и Ян, нет одного без другого.

Если взять фантастику советского времени, нам переводили только самое лучшее. А когда железный занавес упал, любители фантастики ужаснулись, как много всякой гадости, глупости и шлака писалось на Западе в то же самое время. И фильмы до нас доходили тоже самые лучшие и правильные. Но на Западе в это время снимались и боевики, и ужасы, и порнография.

Для человеческой психики нужны все формы — не только светлые и чистые, но и «плохие» жанры и сюжеты, чтобы компенсировать свою темную половину. О том, что человеку это очень сильно нужно, мы можем судить по тому, какую огромную долю именно такие фильмы занимают на рынке кинематографии. Чистые, светлые, культурные фильмы не собирают кассу. Массовую публику собирает то, что берет за душу, потрясает, цепляет. То же самое в классическом искусстве. Оно создавалось, когда не было кинематографа, но людям надо было куда-то все это выплескивать. Сначала, когда не было письменности, это выплескивалось в мифы, поэтому в них так много страшного. Потом — в книги и изобразительное искусство.

«Знаменитая книга мифов Куна для детей очищена от всякого безобразия. Но когда Советский Союз закончился, и к нам хлынуло огромное количество разной информации, оказалось, что в искусстве существует не только аполлонизм, но и дионисийство». Фото babyblog.ru

«90% современного искусства, литературы и кинематографа — это ерунда. В вечности остается очень мало»

— В одной из своих статей вы пишете, что поцелуй на сцене шокировал зрителей во времена Чехова, а сегодня, чтобы добиться такого же эффекта, нужен уже секс на сцене. До какой крайности может дойти искусство, чтобы поражать и привлекать?

— Тут возникает проблема. Я лично считаю, что создавать произведения искусства должен профессионал, человек, который, грубо обобщая, обучался этому в высшем учебном заведении, изучил много литературы, долго практиковался. Если человек профессионал, если он долго был подмастерьем, учеником, многое понял, у него в идеале должен выработаться вкус, чутье. Обладающий этими качествами истинный мастер не выйдет за грань.

Но проблема нынешнего времени в том, что у людей, которые создают произведения искусства в кино, театре, литературе, живописи и которых очень много, нет эстетического чутья. Их заносит, и тогда мы видим перегибы, которые очень неприятны приличным людям. Я пытаюсь себя контролировать, чтобы меня не заносило, все время этого боюсь. Но очень многие считают себя великими мастерами, которые могут творить все что угодно, и им все позволено. Знаете, есть такой «закон Старджона»: 90 процентов чего угодно — ерунда. Писатель-фантаст Теодор Старджон на замечание, что 90 процентов всей фантастической литературы — это ерунда, ответил, что 90 процентов чего угодно — это ерунда. 90 процентов современного искусства, литературы и кинематографа — это ерунда, в вечности останется очень мало. Но мы-то живем сейчас, и вот эти 90 процентов нас окружают. И мы формируем свое представление о жизни, об искусстве именно на основе этой массы. А до наших внуков дойдут только шедевры, и они, возможно, будут говорить: «О, как тогда все было возвышенно».

— Также вы пишете, что «грудь блондинки сегодня красивее, когда на ней капли крови». Но насколько эстетика оправдана, когда нарушаются этические нормы?

— Этические нормы в разные эпохи разные. Поэтому говорить о каком-то произведении, что оно неэтичное или этичное, мы можем только со своей нынешней точки зрения. А понять, как это происходило раньше, мы можем, если у нас есть мемуары художников. Например, огромное количество художников в прошлом рисовало портреты своих юных дочерей, подростков в голом виде. Для нас сейчас это табу. Зарубежные музеи уже снимают с экспозиции художников, которые рисовали девочек-соседок в странных позах в XX веке, хотя с того времени прошло меньше века.

Но есть законы психологии, которые срабатывают всегда: обнаженную женщину интересно рисовать, такие картины всегда покупаются, как и котики и собачки. И ничего с этими инстинктами поделать нельзя. Зрелище смерти и секса интересует людей.

— А другие примеры таких изменений этических норм?

— Недавний случай с картиной Уотерхауса «Гилас и нимфы», где написаны обнаженные девушки и пастушок, который склонился к озеру. Эту картину убрали из Манчестерской галереи, потому что она будто бы оскорбляет женщин, делает их сексуальным объектом — и это активно освещалось в прессе. Позже музей объявил, что этот акт был временным: современная художница специально на неделю уговорила галерею снять полотно, чтобы обратить внимание на то, как происходила объективизация женщин в викторианскую эпоху. Публика возмущалась тем, что политкорректность достигла таких невероятных размеров.

Но что вижу в этой истории я? Я смотрю на эту картину и вижу фактическую сторону. И скандал становится смешным: согласно мифу, эти девушки как раз собираются взять юношу за шкирку и утопить. Какая уж тут объективизация женщин? Тут сцена будущего убийства, которое произойдет через секунду. Тут про опасную красоту женщин — а не про то, что голых женщин в викторианскую эпоху можно было рисовать, а сейчас уже стыдно. Про то, что женщины сильны и опасны. Но поскольку в нашу эпоху никто дальше первых строчек выдачи в гугл не смотрит, понять, что на самом деле скрывается за произведением искусства, трудно. Именно это я и пытаюсь рассказать в своем блоге — что скрывается за историями.

«Есть законы психологии, которые срабатывают всегда: обнаженную женщину интересно рисовать, такие картины всегда покупаются, как и котики и собачки. И ничего с этими инстинктами поделать нельзя. Зрелище смерти и секса интересует людей». Фото bombora.ru

— Каких тем вы стараетесь избегать? Вы не боитесь случайно оскорбить чувства верующих, ведь многие сюжеты, которые вы подаете в своей книге в саркастическом ключе, имеют религиозный подтекст?

— Я воспитанный человек, и есть темы, над которыми я просто не могу смеяться. Мой проект «Омерзительное искусство» — это хулиганство. Я взяла греческую мифологию, которая обычному человеку, прочитавшему в детстве Куна, кажется очень приличной, взяла картины великих художников, которые по умолчанию тоже считаются приличными людьми. И, соединив все это, показала, что их создателей интересовали убийства, каннибализм, изнасилования. Просто пошла дальше первых строчек выдачи поисковика. Мы сейчас перестали читать первоисточник, мы читаем какие-то изложения и пересказы. Когда ты читаешь оригинал, история становится гораздо интереснее, потому что множество подтекстов при пересказах исчезает. Проект «Омерзительное искусство» прогремел именно потому, что я открыла первоисточник и проиллюстрировала свои тексты картинами художников, которые тоже читали тексты античных авторов, а не пересказы.

Если взять Ветхий Завет и открыть любую его часть, особенно Книги Царств, там тоже есть жуткие истории — например, про женщину, которая вбила гвоздь в голову своего врага. Картины написаны художниками-христианами, но порой они настолько ужасны, что я даже не знаю, как их выкладывать. Не хотелось бы подвергать испытанию чувство юмора людей, у которых нет чувства юмора.

— А вот эта омерзительная сторона свойственна только западному искусству?

— Если взять, к примеру, японское искусство, то там тоже много такого. Любая развитая культура к этому приходит, потому что это необходимый психологический клапан для снятия внутреннего напряжения. У художников и писателей в голове демоны, и они проявляют их в творчестве.

«То, чем я занимаюсь, называют профанацией. И это так»

— Ваши юмористические зарисовки об искусстве в блоге чередуются с текстами в спокойном стиле. Вторые читаются с таким же интересом?

— На юморные приходит много новой публики, из них со мной остается малый процент людей. Но те, кто остаются, формируют ядро, и они пишут мне, что я для них как онлайн-университет. И для них я пишу нормальные обучающие тексты. То есть «кликабельные» тексты я пишу для того, чтобы привлечь людей. А культурные тексты я пишу для тех, кто со мной остается.

— Ваша книга недавно попала в лонг-лист премии «Просветитель». Вы были удивлены?

— Да, я была приятно удивлена. Ведь моя книга — это озорство. Но впрочем, также это действительно обучающая книга, правда, методом Штирлица. У человека, который ее прочтет, в голове останутся не только забавные факты и истории, но и сам искусствоведческий метод описания картин и умения что-то в них видеть и замечать. Я замаскировала культурную и просветительскую идею. Я не думаю, что заслужу премию, но хорошо было бы попасть в шорт-лист.

— Как академические искусствоведы относятся к популяризаторам вроде вас?

— Между нами нет точек соприкосновения. Это разные формы. То, чем я занимаюсь, называют профанацией. И это так, я это сознаю и делаю специально, чтобы людям было понятно. У меня есть тексты совсем другого уровня сложности, их читает намного меньше людей, хотя я пишу их тоже с удовольствием. Научную карьеру мне делать не хочется — я происхожу из семьи академических историков, сотрудников МГУ, и прекрасно вижу, что происходит сейчас в этом мире. Завидую тем, кто занимался академической наукой в советское время, когда это можно было делать спокойно и жить хорошо. Но сейчас идти по этой дороге я не смогу. У меня не тот темперамент!

«У художников и писателей в голове демоны, и они проявляют их в творчестве». Гойя. Св. Франсиско де Борха, изгоняющий демонов из умирающего. 1788 (shakko-kitsune.livejournal.com)

— А чем отличается жизнь искусствоведа в советское время и сейчас?

— Тем же, чем жизнь любого гуманитария в советское время и сейчас. Уровнем социальной защиты и уважения, например.

— Вы пишете, что порой современное искусство вызывает у вас чувство гнева. Почему?

— Есть два современных искусства. Одно — «контемпорари», то, что создают художники в жанре «современное искусство» по всему миру. Второе — современное искусство, которое делают люди с Арбата, любители в интернете, маститые живописцы на госзаказах. То есть оно «современное» только потому, что создается в наши дни, а «искусство» лишь потому, что делается руками. Неприятен мне обычно второй тип. Потому что первое существует по своим давно сложившимся законам, и в своей нише оно понятно и востребовано. Не моя работа его осуждать, я не арт-критик. Смеяться и плакать мне хочется от ремесленников, которые занимаются созданием произведений, не прилагая к этому умственных и физических усилий, не натренировавшись и не обдумав.

— Вспоминается один из ваших самых популярных постов в блоге о том, почему Репин дешевле Малевича…

— Эта рубрика называется «Вопросы об искусстве», и она строится на основе вопросов читателей. Причем это такие вопросы, которые не придут в голову человеку, профессионально занимающемуся искусством. Например, спрашивают, почему иконы должны храниться в музее. Отвечаю, что они старые и крошатся, других причин нет. Или часто пишут: «Мой ребенок нарисует лучше Малевича». Я отвечаю: «Нет, не нарисует». И объясняю почему.

— И почему?

— Потому что Малевич стал великим, так как творил в свое время, и его произведения были прорывом в искусстве, они произвели революцию. Твори то же самое Малевич в наши дни, его произведения не стоили бы ничего, потому что поезд давно ушел. Ребенок может скопировать произведения Малевича. Но эта копия не является идентичной. Ребенок может интуитивно что-то нарисовать. Но легкость авангарда, которая неподготовленной публике кажется сродни легкости ребенка, на самом деле продукт очень долгой мыслительной деятельности.

— Вы можете порекомендовать, как правильно посещать музеи?

— Если вы идете на конкретную выставку, лучше заранее подготовиться, прочитать, чем это направление в искусстве отличается от других. Например, у меня была знакомая, которая собралась в Пушкинский музей на выставку Рене Магритта. Она перепутала, думала, что идет на выставку искусства Магриба (стран Северной Африки). Она хотела увидеть африканское искусство, а оказалась на сюрреализме. Очень расстроилась. Рекомендую еще заранее почитать биографию художника, потому что со стендов читать неудобно. А также закачать хорошие приложения и аудиогиды в телефон, сейчас многие музеи озаботились их созданием.

Но мои советы, как ходить в музей, малопригодны для нормального человека — ведь он ходит туда отдыхать и наслаждаться зрелищем, а я — «насматривать» и работать. Но вот, например, есть универсальный совет со студенческих времен: в музей надо брать орешки или маленькую шоколадку и, когда настигнет чувство голода, есть их тайком, не обижая смотрителей. И надевайте удобную обувь!